Прохожу мимо какого-то парня на улице, он мне:
– Привет!
– Привет. А когда мы познакомились?
– Хы! Вчера за киосками соображали на троих.
Я соображал за киосками?!
В другой раз сижу на лавочке. Незнакомая женщина:
– Ты где сейчас, Володя?
– Почему Володя?
– Ну, ты же работал на фабрике.
На какой ещё фабрике?
Мужики стоят в кружок, между ними недопитая бутылка розового самогона. Огибаю их, один тычет пальцем:
– Вот этот – из шестой казармы.
Никогда я не жил в казарме. Разве только в армии, но тут имелась в виду рабочая казарма.
В журнале захожу в отдел поэзии, заведующий (легендарно малограмотная бездарь) глядит на меня и говорит другому:
– На Володю Куприянова похож.
Это поэт такой. Я нашёлся:
– А вы его печатаете?
Они расхохотались. Но всё равно не напечатали.
В магазине стою в очереди. Какая-то женщина долго глядела и восхитилась:
– Вылитый Ельцин!
Иду по цеху с группой экскурсантов. Работница бросила свою операцию и побежала за мной. Обогнала, заглянула в лицо и сказала:
– Думала, Путин.
А в одном учреждении прозвали Муамаром Каддафи (тогда глава Ливии) за похожесть.
Газета поместила фоторепортаж о празднике. Подписей не было. В редакцию явилась читательница и, ткнув в мой портрет, удивлённо спросила:
– А разве Жириновский приезжал?
Знакомый, увлекающийся математикой и астрономией, нашёл во мне сходство с Эйлером и в подтверждение прислал иллюстрацию с обложки. Потом добавил, что и от Лапласа меня трудно отличить.
Когда был популярен певец Яак Йоала, меня принимали за него.
Но ведь всё это – абсолютно разные люди, общих черт не найти. А я почему-то на всех похож.
Мы кончали школу, с полгода оставалось. Генка Рябиков разговорился с директором о том, куда идти дальше. Он был основательный парень, кряжистый и самый высокий в классе, таких потом ставят начальниками за авторитетный вид. Рябиков и в школе возглавлял комсомольскую организацию.
Директор подсказал военное училище. Как-то быстро они проскочили дальнейшую службу. Генка поинтересовался, как потом насчёт пенсии.
Я стоял в стороне и не мог удержать улыбку до ушей. Ещё школу не кончили, а он уже о пенсии беспокоится!
Спустя много лет я узнал, что он дослужился до полковника. Приехав на юбилей школы, я думал его увидеть. Но оказалось, он умер. Сердце. Успел ли хоть раз получить пенсию?
А о директоре мы, ученики, знали, что у него рак, жить оставалось год-два. Он прожил ещё 43.
Для любви нет невозможного
Сокурсница спросила:
– Что ты для меня можешь сделать?
Подразумевалось, готов ли я достать для неё звезду с неба. Ну, как отвечать в таком случае? Конечно, я заявил:
– Всё!
Она тут же придумала задание:
– Сделай, чтобы сейчас была зима.
– Пожалуйста. – Я даже пожал плечами: мол, слишком легко. На самом деле не представлял, как буду выпутываться. Кончался апрель, уже пробивалась трава. Говорю:
– Закрой глаза, иди прямо.
Она прошла метров пять. А там дом выступает на тротуар, потом стена снова отдаляется. Мы миновали выступ... и за ним я увидел громадную кучу снега. Видно, его сгребали туда, а солнце в этот угол никогда не заглядывает, гора и не растаяла.
– Поверни налево.
Она повернула. Споткнулась – и вообразите её изумление! Только что было чуть не лето, и вдруг в руках снег, перед глазами снег, хоть на санках катайся.
Дело было на площади Пушкина в Орехово-Зуеве. Поэт с постамента смотрел в нашу сторону. Не он ли помог начинающему собрату-сочинителю?
Эта любовь потом кончилась. Однажды прежняя подруга снова спросила, могу ли сотворить для неё чудо. Вопрос прозвучал без надежды, я промолчал. Любовь ушла, и чудеса вместе с ней...
Другая девушка была не из моего общежития и училась не на моём факультете. Её внезапно отправили на практику в школу. А мы не назначили следующее свидание. Раньше я мог на переменке сбегать к ней, а теперь – где искать? Она ещё и переселилась к родственникам.
Единственное, что я знал, – номер школы. Можно было позвонить туда, но где взять номер телефона? Служба 09 не откликалась. Справочник лежал у вахтёрши в институте, но ведь она не захотела бы подниматься с насиженного места, доставать книгу из шкафа, искать. Мол, много вас, студентов...
Откашлявшись, чтобы голос звучал взрослее, я из общежития позвонил в институт:
– Алло, Жигунов говорит. Посмотрите мне телефон такой-то школы.
Вахтёрша, понятно, и не слыхала такой фамилии. Но раз человек себя называет, как будто все должны его знать, то, видимо, начальник. Она покопалась и назвала номер.
– Спасибо, – сказал я басом и положил трубку. Собеседница осталась в приятной уверенности, что её поблагодарило начальство.
Учителя в школе тоже не стали бы разыскивать для какого-то юнца его подружку. Перед следующим звонком я откашлялся ещё внушительнее. Набрал номер... и попал не на кого-нибудь, а на директора. Солидный голос, уверенный.
– Говорит московский поэт Жигунов, – представился я.
Какой там московский, мои сочинения тогда ещё не появлялись выше районной газеты.
– У вас на практике студенты, – продолжал я. – Они просили выступить перед учениками. Хотелось бы уточнить время и прочее. Минутку, у меня фамилия записана...
