Сегодня Анна Александровна весь день в каком-то повышенном настроении.
С раннего утра, как только она развернула газету и прочла сообщение о начале войны, нервы её натянулись, и сердце в тревоге забилось. Она быстро прочла все телеграммы, допила чай и, поспешно одевшись, отправилась на работу в одиннадцатую палату.
В длинном полутёмном коридоре нижнего этажа, где размещались квартиры служащих при больнице, она повстречалась с фельдшерицей Гривиной и, издали заметив её тонкую фигуру с перетянутой талией, крикнула:
— Аглая Степановна! Война!.. Читали?..
— Ах, да, да… Читала, — приостановившись отвечала та. — Предсказания Тихона Фёдоровича не сбылись… Опять поднимается эта ужасная резня!..
Гривина пожала тонкую холодную руку Анны Александровны, и они обе пошли наверх.
— Да, предсказания Тихона Фёдоровича не сбылись, — говорила Анна Александровна, поднимаясь рядом с Гривиной по лестнице. — Он, ведь, такой, право, оптимист, верит в совершенство человеческого рода…
— А вы как будто рады случившемуся? — спросила её Гривина.
— Из чего же это вы заключаете? — резко перебила фельдшерицу Анна Александровна.
— Вы такая возбуждённая!..
— Позвольте! Но, ведь, война! Разве мне нужно представить, что это также… Ведь это ужас! Сплошной ужас!
Она немного помолчала, пока они поднялись на площадку до двери, ведущей в коридор второго этажа, и тихо добавила:
— Меня лично радует только одно обстоятельство: теперь я могу исполнить своё желание, я поеду сестрой милосердия на войну…
— Голубчик! С вашим-то здоровьем? — невольно воскликнула Гривина, покосившись на узкие плечи Анны Александровны и на тонко очерченный профиль её худощавого лица.
— Что ж такое! Я ничем особенно не страдаю! Слабость моя обусловливается особыми обстоятельствами! — вспылила Анна Александровна, и щёки её покрылись румянцем.
— Впрочем, я не собираюсь отговаривать вас… Это — доброе дело, с Богом!..
Гривина быстро проговорила свою фразу и скрылась за дверью, ведущею в ванную комнату.
В коридоре Анну Александровну встретил фельдшер Илья Ильич, человек лет 50, в тёмно-синих очках и с лысиной на голове.
— Война, Анна Александровна, война! — издали проговорил он, протягивая девушке руку. — Ваше желание исполнится, спешите выставить кандидатуру…
Он ещё раз пожал руку Анны Александровны и тихим голосом добавил:
— Эх, если бы мне с плеч долой лет 10–15, не отстал бы я от вас, вспомянул бы старину… Ведь я в Русско-турецкую войну был в санитарном отряде… Поезжайте, Анна Александровна! Главное, только спешите записаться, а то желающих будет много…
У себя в одиннадцатой палате Анна Александровна нашла всё в порядке. Больные женщины сидели на своих койках и пили чай, им прислуживала сиделка. Здесь также говорили о войне. Сиделка передавала больным то, что удалось ей услышать в коридорах, в ванной комнате и в больничной аптеке, где юный фармацевт и старик провизор уже вели спор об исходе предстоящей кампании.
Анна Александровна поздоровалась с больными и начала обход. Она молчала, прислушивалась к тому, что продолжала рассказывать сиделка, а думы её неслись далеко-далеко. Мысленно она представляла себе громадность расстояния, отделявшего её от тех неведомых берегов восточного океана, где началась война, и она задавалась вопросом: «Что делается там в эту минуту?» Она старалась разгадать эту тайну и не могла, — мысли путались и обрывались. Она старалась разобраться в своих ощущениях, старалась понять себя, уловить логический путь своих отрывочных дум, но и этого не могла сделать.
— Значит, и из России солдат погонят, Анна Александровна? — прервала её мысли своим вопросом сиделка.
— Не знаю, Клавдия… может быть… вероятно… А вы почему спрашиваете?..
— Муж у меня служил в солдатах… должно, и его погонят?..
Среди больных женщин также шёл оживлённый разговор о войне, и в этом шумном говоре чувствовался какой-то бурный поток всколыхнувшихся чувств, опасений, надежд…
Через час в палате появился доктор Тихон Фёдорович, седенький старичок в золотых очках. Он молча поздоровался с фельдшерицей и каким-то деревянным голосом спросил:
— Ну, что у вас тут всё благополучно?
— Да, всё идёт прекрасно! Вот только у неё маленькая лихорадка! — отвечала Анна Александровна, кивая головою на рослую блондинку.
— Ага… Ну, это пустяки! Вчера она после ванны вздумала прогуливаться по коридору, вот её немного и пообдуло… Я ещё зайду к вам, мне надо побывать в 5 палате. Скверно там с одной больной. Аглая Степановна совсем измучилась…
Доктор дошёл до двери и хотел было переступить через порог, но потом приостановился и громко произнёс:
— Слышали, Анна Александровна, война!..
— Да, да…
— Вы, значит, от нас улетите?..
— Не знаю, право, хотелось бы, — отвечала девушка.
— А я желал бы, чтобы вы остались здесь, — серьёзным тоном произнёс доктор. — Вы и здесь, на месте, работаете много, и пользы от вас масса!.. Масса!.. И всё-таки здесь поспокойнее. Куда вы поедете со своими нервами!?. А вы не сердитесь на меня, Анна Александровна, — заметив новое выражение на лице девушки, продолжал он. — Ведь я в отцы гожусь вам и говорю это от глубокого к вам расположения!..