Мятные леденцы

Сегодня, как и каждое утро, квартал просыпался, лениво потягиваясь. Это была новая, недавно выстроенная часть города. Уродливым он не был, но и красивым его нельзя было назвать. Всё, что было в нём, появилось как-то сразу. И белые трёх- и четырёхэтажные дома, похожие друг на друга как две капли воды, и киоск с вывеской «Леденцы. Лимонад. Мороженое». Кинотеатр, с грубо нарисованным на фасаде Тарзаном и афишей, на которой красными буквами было написано: «Кладбище слонов».

Кое-где были разбиты дворики. По всему было видно, что квартал строился наспех и что живут здесь люди небогатые.

На балконах висело бельё и цвела герань. На одном из них женщина кормила салатом канарейку, а внизу у подъезда другая, в халате до пят и с бигудями в волосах, болтала с соседкой. Проехал на велосипеде мальчик-разносчик. Поравнявшись с кинотеатром, он посмотрел на афишу и, наверное, подумал, не сходить ли в воскресенье в кино.

Это была жизнь простых, честных, радующихся жизни людей. По мостовой бежала собака, и она радовалась жизни, хотя понимай она в собачьих породах и погляди на себя в зеркало, она бы так не радовалась. Была она пятнистой, цвета шоколада и кровавой колбасы, а точнее — коричнево-красной масти. Голова большая, лапы короткие, а хвост чудной: не успевал он подняться кверху, как тут же сворачивался колечком. Но всё равно это был симпатичный и смышлёный пёс, как и все дворняги.

Пёс трусил вдоль забора, отгораживающего двор от улицы. Забор был весь заклеен афишами. Здесь была реклама пива, реклама цирка, реклама мыла, обещавшая всем женщинам прекрасный цвет лица.

Посреди плаката с нарисованным большим барабаном, в который била девочка, — дыра. Вдруг из дыры высунулась детская рука с куском хлеба и стала манить пса. Кусок был небольшой, но голодному псу показался лакомством, и он впрыгнул в дыру. По ту сторону забора раздался смех, а через некоторое время оглушительный грохот. Это гремели пустые консервные банки, привязанные к хвосту испуганной собаки. Несчастная выскочила из отверстия забора и помчалась во весь дух вдоль улицы. И тут же над забором появился сначала Тоньо, а потом и его друзья, озорные лохматые мальчишки, нечёсаные, в латаной одежде. Они громко и весело смеялись.

Тоньо, очевидно предводитель ватаги, издал клич, должно быть похожий на победный клич индейцев-команчей. Остальные вторили ему так громко и неистово, что настоящие индейцы-команчи могли бы им только позавидовать.

Собака с бренчащими банками на хвосте бежала по тротуару вдоль домов. В нижнем этаже одного из них находилась лавка, хозяин которой торговал яйцами. «Золотой петух». Хоакин Фернандес, владелец магазина» — было написано на вывеске. Вне себя от ужаса собака вбежала в лавку, стала метаться по ней и опрокинула несколько ящиков с яйцами, которые дон Хоакин собирался поставить на прилавок.

Лицо торговца, по правде сказать, никогда не было особенно симпатичным. Но в этот момент он стал похож на чёрта. Он схватился руками за голову, закричал как безумный и кинулся вслед за собакой. Пёс ловко увернулся, выскочил на улицу и помчался прочь.

А тем временем во дворе, куда стрелой влетела собака, ребята играли в футбол. Это были Пепито, Кике, Курро и Китаец. Мячом ребятам служил ворох старых носков, туго перевязанный верёвкой. Он прекрасно заменил мяч. Ребята ловко перепасовывали его друг другу. Лучшим игроком был Китаец. Прозвище своё он получил за маленькие, чуть раскосые глаза. Он мастерски владел обводкой и без промаха бил по воротам.

Пробежав немного вперёд, пёс вдруг остановился как вкопанный: связка консервных банок обмоталась вокруг телеграфного столба. Мальчики подбежали к собаке и стали внимательно рассматривать её.

— Собака не из нашего квартала, — сказал Пепито с видом знатока. — Я ни разу не видел её у нас.

Кике, воспользовавшись перерывом в игре, вытащил из кармана огромный бутерброд, похожий на подводную лодку. Ребята поначалу удивлялись ему: он постоянно что-то ел, жевал, но всегда был голодным. Потом привыкли, и уже никто не обращал на него никакого внимания. Кике больше всего на свете любил поесть и принимался за еду всегда с большим удовольствием. Мать Кике была в отчаянии. «Ему всё не впрок!» — вздыхала бедная женщина, потому что он, столько съедая, ни на грамм не поправлялся. Кике был худым, смуглым, ноги у него были длинные, и вообще он был похож на проволоку, на метлу — на всё самое худое и длинное, что есть на свете. Откусив первый кусок, он заметил, кивнув на собаку:

— Урод.

— Ты-то что в этом понимаешь? — спросил Китаец, любитель поспорить.

— Тут и понимать нечего — и так видно!

Пепито и Курро стали освобождать бедное животное и снимать с хвоста банки.

— Если хочешь знать, то и породистые собаки бывают очень противными. Вот как собаки доньи Виртудес, — продолжал Китаец стоять на своём.

— А я их считаю красивыми. А то, что они слабенькие… уж какие есть, — пожал плечами Кике.

Курро стала раздражать уверенность и надменность Китайца.

— Ты давай не строй из себя зна… зна…

Всегда, когда он волновался, он начинал заикаться и не мог выговорить последнее слово.