Трава неприятно похрустывала под ногами Стефана, словно он шёл по свежему снегу. Здесь, на окраине, зараза ещё не успела захватить землю полностью, и лишь кое-где среди зелёного покрова сверкали стеклянные иглы, бывшие некогда стеблями мятлика или полевицы.
Иглы не заботили путника, хотя и могли при неудачном шаге вонзиться глубоко в резиновую подошву ботинок. Куда с большим вниманием он следил за только ему видимой дорогой, старался обойти спуски в мокрые объятия болотины, где поблёскивали лужицы воды — пока ещё воды. Конечно, проще было бы идти по тропинке, но в этих местах троп никто не торил. А следы редких трапперов лес пожирал за несколько дней.
Сюда не любили заходить.
Могучие стволы дубов заросли мхом, и то тут, то там в нём блестело стекло. Хрустальные чешуйки усыпали кору, ледяная поросль забиралась на сучья, поражала листья, заставляя их звенеть на ветру, точно кто-то прицепил к ветвям тысячи колокольчиков. Здесь у стекла не хватало власти, чтобы сделать этот звон заглушающим всё — он лишь слабо пробивался сквозь шелест ещё живых листьев, опадающих на землю. Зато дальше, в глубине этого больного леса, от блеска хрустальных цветов начинало резать глаза.
Вошедший в лес случайный путник неизменно ощущал странную тревогу, словно что-то утекает из него наружу — возможно, сама жизнь, и с каждым шагом эта тревога усиливалась. Даже сейчас, после суток в лесу, Стефан чувствовал её — разлитую в воздухе, текущую в его крови, и больше всего хотелось повернуть назад, лишь бы улеглось это всё и перестало терзать. А кроме того, запах. В лесу всегда чем-то пахнет — подгнившими листьями, прелой травой, цветочной пыльцой, что забивается в нос и щекочет его изнутри. Здесь же всё это умирало, заменяясь стерильным воздухом больничной палаты. Будь у преследовавших Стефана людей собаки, они бы без труда взяли след и догнали его.
Если, конечно, на напоролись бы на острое стекло.
Да и нет у егерей Канова собак. И сами они отстали, не рискнув последовать за Стефаном в глубь умирающего леса. Слишком уж жуткие легенды ходили о том, что таится в сердце этих мест. Какие-то из них с недавних пор Стефан мог даже подтвердить.
Но теперь, оторвавшись от егерей и почти покинув лес, ему приходится возвращаться. Пусть даже ненадолго.
Особых примет, которые могли бы помочь преследователям, у Стефана почти не было. Средний рост, немного худощав на вид, но довольно крепок, тёмные растрёпанные волосы, жилистые руки, привычные к инструментам и оружию — внешний вид его мало чем отличался от сотен точно таких же трапперов, распивающих водку в любом кабаке. Стандартный кановский камуфляжный комплект — штаны и куртку в коричневато-бурых осенних брызгах, позволявших легко раствориться на фоне здешних лесов — носил каждый третий. У остальных лишь немного менялась расцветка, и только.
Снаряжение на первый взгляд тоже казалось стандартным. Короткий клинок на поясе, излюбленное оружие как трапперов, так и военных, с другой стороны — плоский футляр аптечки и сумка с газовой маской. Внимательный наблюдатель отметил бы отсутствие рюкзака — Стефан шёл почти налегке, но это мера временная. Рюкзак ему пришлось сбросить, ускользая от ружейного обстрела, и в скором времени траппер собирался обзавестись новым.
Но «почти не было примет» не означает «совсем». По левой щеке Стефана тянулись четыре длинных, тонких шрама, будто кто полоснул человека по лицу когтями, но промахнулся, лишь слегка задев кожу. Были они не очень заметны, но если задержать и вглядеться в лицо, не оставили бы ему шанса. И, может, ещё глаза — светло-синие, довольно редкого по нынешним временам цвета. Для стороннего человека могло показаться, будто Стефан тщательно изучает взглядом всё, на что смотрит, да в общем-то, это не сильно шло против истины. Привычка всё время следить за происходящим, видеть, а не смотреть, до сих пор не раз спасала ему жизнь.
Вот и сейчас он сразу увидел покосившийся забор, заросший крапивой. Здесь лес остановился, позволив крошечному поселку немного раздвинуть огромные дубы вокруг. Четыре дома из неказистых на вид брёвен да древний бетонный столб, обломанный на высоте человеческого роста. Вот и все селение. Ограда его давным-давно рассохлась, подгнила, кое-где на ней блестело стекло. Поселок можно было бы считать заброшенным, если бы не свежие следы, ведущие к одному из лесных гигантов. На его нижней ветке сидел невзрачного вида мужичок с кривым ножом и коробкой в руках. Ногами он весело болтал в воздухе.
— Редко здесь гости бывают, — глубокомысленно сообщил мужичок, заметив путника. Стефан остановился.
— Неужто их тут плохо встречают? — спросил он.
— А как себя поведут, так и встретим, — мужичок мягко спрыгнул вниз. Высота в десяток метров его не смутила. — Виктор. — Он протянул жилистую ладонь.
— Стефан, — путник пожал её, цепко глянув в глаза хозяину. Радужка их была бордовой, как венозная кровь — таких он раньше никогда не видел.
Сам Виктор больше всего походил на деревенского работника — из тех, кто работает в лесу. Бледная кожа, простецкая физиономия, если не смотреть в глаза, крепкие руки, явно хорошо знакомые с грубой работой. Впрочем, если он живет тут один, в том нет ничего удивительного.
