Родился в 1988 году в г. Барнауле (Алтайский край). Окончил Алтайскую гуманитарную педагогическую академию. Живет в Барнауле.
Прозу начал писать в шестнадцать лет. Своими литературными учителями считает Андрея Платонова, Юрия Олешу, Исаака Бабеля, Франца Кафку, Валерия Котеленеца, Александра Иличевского.
Первая публикация — рассказ «Полоцкий Див» состоялась в журнале «Барнаул» в 2006 году. В 2008 году вошел в лонг-лист премии «Дебют» в номинации «малая проза» с рассказом «Друг», в 2010 году — в лонг-лист в той же номинации с подборкой рассказов.
В 2011 года стал лауреатом премии «Дебют» в номинации «крупная проза» за повесть «Модэ».
Тени у костра смешивались и прыгали, ветер разносил над степью тревожный горький дух. Сдеалалось холодно. Люди жались поближе к костру, поднимая теплые вороты.
— Проклятые холмы… — говорил один, нахохлившийся возле огня, словно старый ворон — верно вам говорю, юэчжи эти не люди, а оборотни… неделю назад я видел странного всадника вдали… он был огромного роста, и ехал не на коне, а на рогатом звере. Зверь страшный — ростом выше коня, и рога у него как у тура. Вот что я думаю — это древний бог спустился с гор, за нашими жизнями.
— Ненавижу юэчжи, — заговорил другой, тот, что сидел ближе к лошадям. — на кой нам эти курганы? Здесь ветер, кажется еще холоднее, чем в нашей пустоши. Думаю, нашему темнику здесь тоже не по душе.
— Смеешься? — фыркнул первый. — Модэ ненавидит юэчжи почти так же сильно как… как своего отца!
Одна из лошадей, прекратила сонно жевать траву, и глухо храпнула.
Возле костра наступила тишина.
— Вроде почуяли что-то… — неуверенно протянул кто-то третий.
— Волки… здесь волков много, — хмыкнул первый, поворачиваясь к остальным боком. — А вы видели, кого Модэ приблизил к себе?
— Курганника, Караша…
— Известные головорезы…
— Именно. И еще кое-кого. Всего двенадцать человек. Они теперь у него вроде телохранителей. Только знаете что? На самом-то деле, никакие они не телохранители. Для другого нужны эти кровопийцы. Каждый носит черный шерстяной плащ, у каждого волчий череп на упряжи. Думаете, зачем это?
— Зачем? — хором спросили все.
— Это знак. Тайный знак. Скоро будет такое, что не каждый из нас сбережет голову на плечах. Вот что я слышал: Из всего тумена Моде выбрал сотню стрелков — самых метких и злобных. Были и такие, рядом с которыми Курганник ваш — просто ягненок. Он кормил их и жаловал больше чем остальных. А потом вывел подальше в степь, поставил перед ними своего аргамака и сказал: стреляйте туда, куда выстрелю я. И выстрелил в того аргамака. А стрела у него была с костяным свистком. Полетела, засвистела, да и вонзилась в землю, рядом с конем. Не все выстрелили — пожалели коня. Этих Модэ сразу и казнил. На другой день вывел он оставшихся в степь. На сей раз поставил перед ним лучшую из своих наложниц. Каждый мужчина желал бы обладать этой женщиной, рассказывают, что бедра у нее, были пышные как у девок-юэчжи, которых мы продаем в Поднебесную. Кто пустит в такую стрелу? Нашлись охотники. Всем остальным Модэ в тот же день отрубил головы. А ведь сам-то — кто? Мальчишка! На другое утро он поставил перед воинами коня, — его подарил ему сам Тоумань. Вот в этого-то коня выстрелили все.
— Нехорошие вещи рассказываешь, — подал голос кто-то из сидящих, — уж как я боюсь юэчжи, а темник наш, пожалуй, пострашнее будет. Он…
Тут заржали кони, не дав ему закончить, из темноты полетели стрелы, одна из них вонзилась говорившему чуть пониже воротника, он коротко взвизгнул и повалился в костер. Еще стрела ткнулась другому хунну в живот.
— Эй, собаки! — донеслось из темноты, — вы захотели нашу землю? Так отведайте сперва наших стрел!
Но хунну уже были на конях. Все их страхи выветрились. В руках у них были тугие луки и стрелы с железными жалами. Они выстрелили почти одновременно, юэчжи сорвались и помчались прочь. Хунну кинулись было в погоню, но почти сразу отстали — юэчжи словно лисы, затерялись среди весенних трав.
Один из хунну клялся потом, будто разглядел при свете звезд исполинского всадника верхом на туре…
Утром отряд остановился возле колодца, и молодые волки смогли наконец попить. Солоноватая вода из колодца избавляла от жажды и нагоняла сон, Ашпокай опустился на шею лошади, и закрыл глаза, бессильно свесив руки. Кто-то из товарищей больно толкнул его в бок, и Ашпокай беспомощно и сонно вздернул голову и выругался, вызвав у всех смех. И Ашпокай тоже засмеялся, глядя на товарищей, на их лица на белые зубы, на истлевшие рубашонки на их плечах, распахнутые как всегда, растрепанные ветром.
— Дааа… — давно я не пил кобыльего молока, — вздохнул Соша.
— Эх, скорей бы река, а то меня вошь заела, — заныл Инисмей.
— Вошь? Тогда вода тут не поможет, — смешливо отозвался Соша — старики говорили, нужно коровьей мочой умываться.
— Хех… — Инисмей скривился. — Врешь, болотная крыса…
Соша приблизился, и отвесил ему смачную оплеуху. Инисмей засопел и втянул голову в плечи.
— Нечего лаяться, — улыбнулся Ашпокай. — Соша правду сказал я тоже слышал… мочой надо.
— Мочой! Коровьей мочой! — загалдели со всех сторон мальчишки.
