Модэ - [2]
— Ну вас всех, — огрызнулся весло Инисмей.
Тут Михра коротко свистнул. На стоянке сразу наступила тишина. Все смотрели на Михру. Сейчас на лице его не было страшной зубастой маски из лосиного рога, и все видели розовый шрам, расчертивший его левую щеку от уголка рта до уха. Вместо кожи на щеке была нежная мякоть, с чуть темными краями — след от хуннской стрелы.
Михра самый старший в своре молодых волков, все остальные — мальчики, всего десять душ, смуглые тонкие, всегда голодные.
Недавно они принесли Клятву. Ашпокай хорошо помнил эту ночь — на княжьем кургане, в горьком дыму костров, они стояли, обнажив тощие груди, с черной россыпью татуировки. Михра ходил меж ними, как злой дух, освящая их лица светом головни. Он читал молитву, на древнем наречии. Он сам был еще молод, этот Михра, мальчишки звали его «Старший Брат». Ашпокаю он и вправду приходился братом… Когда появились все огни в созвездии Лося, Михра затушил головню и чиркнул по груди каждого мальчика сажей — там, где находилось сердце. Это был знак, что отныне они выжгли из своей груди жалость к врагу. Мальчик, которого касалась головня, начинал произносить слова Клятвы: «Пришло время, и псы поднялись против хозяев. Воля псов — это воля железа, и единства. Нас мало, между нами нет мира, псов же — черные реки, и реки эти уже текут по нашим пастбищам. Мы должны стать призраками, ночными духами — пусть псы боятся спать. Мы будем находить их кочевья и разорять. Мы будет засыпать и отравлять колодцы, вытаптывать луга. Пусть псы дохнут от голода, пусть грызется их свора. Солнцем и огнем клянусь умереть, но истребить врага».
Мальчики стали воинами. Отныне они охотились на хунну.
Вчера выдалась удачная охота.
— Мы убили двух бешенных псов, — говорил Михра мальчикам. — И еще одного, за ночь до того. Но они перегрызли всю нашу семью, нашу с Ашпокаем. Ваши семьи тоже пострадали, поэтому вы здесь. Скажите, кто-нибудь почувствовал жалость к этим псам?
— Нет! Нет! — закричали все. Ашпокай старался кричать громче всех.
— Паралат слаб, паралат сносил все зубы, ему псов не победить — продолжал Михра — Только на вас вся и надежда. Вы учитесь стрелять, пока я жив. Скоро, чувствую, вам придется охотиться без меня.
Мальчишки смущенно переглянулись. Они и представить боялись, что Михра погибнет. С ним, с этим могучим воином на рогатом коне, они были маленьким войском, без него — горсткой голодных детей.
— Я не бессмертен, — сказал Михра спокойно. — Вчера одна из стрел просвистела рядом с моей шеей. Возьми этот пес на полволоска влево…
— Куда там! — крикнул Павий. — Они же все раскосые!
Ответом ему был дружный гогот. Ашпокай тоже смеялся, хоть он знал о хунну не меньше Михры. Он знал, — стоит бояться этих странных раскосых людей, с медными плоскими лицами.
Перекусили. Со вчерашнего дня осталось еще немного ячменных лепешек, да пара кусков отверделого сыра. Кто-то ворчал, мол что за еда — лепшки? Давно не пробовали молодые волки мяса.
Ашпокаю нравилось смотреть, как Михра ест — сильные челюсти работали, перемалывая сыр, взгляд был неподвижно уставлен на восток, на золотистую кромку холмов.
Род Ашпокая и Михры жил просто. Для стрел своих они использовали костяные и кремневые жала, жили в небольших шатрах из дерева и войлока. Кочевали вслед за луной по своей земле, и гнали перед собой шесть тысяч овец, да небольшой табун лошадей. В том роду не знали сидалищ, мужчины сидели на голых конских спинах как в седую старину. Так и жили он из года в год. А потом встретился им на лунной дороге зверь-перевертыш. Невиданный зверь, ни волк и ни лисица — чужак, хунну.
Знал этот чужак только одно слово: «Моё». Овечьи отары — моё. Лошади — моё. Женщины — моё. Драться пытались люди холмов, да вот стрелы у хунну были железные и медные с глиняными свистками. Нападали они всегда слаженно и ничего нельзя было понять от свиста их стрел. Так и разбросало род Ашпокая по холмам, растеряло в густой душной траве, и в три месяца остались они с Михрой одни. Ашпокай поначалу плакал горько по тем, кто остался лежать в траве, а потом Михра сказал: «Не плачь. Они там, по нам плачут еще горше. Нам нужно ехать на собрание племен. Скажем, чтобы поднимались наши люди на войну».
Ашпокай повидал паралата вблизи — худого человека в высоком красном колпаке, с тонкими золотыми крыльями — знаком небесного покровительства. Лицо паралата было черное, сморщенное, как у старика. Прежде времени сожгла его степь, оставив что-то сродни головешке.
Это было на шумном собрании, на пестром ковре, под разноголосый гомон старейшин. Михра въехал в их круг на вороном Рахше, и встал перед паралатом так, что конь ступил передними копытами на персидский ковер.
— О Великий! Хунны напали на мой род, — говорил Михра. — Они растоптали наше кочевье, и согнали на наши луга своих овец. Великий! Вели собрать большое войско.
Паралат смотрел на Михру недоверчиво, зло. Отчего-то испугался он этого огромного воина на рогатом коне, лицо его исказилось, верхняя губа приподнялась, как у злобного пса, и стали видны зубы цвета гипса.
— У нас в плену их царевич, — сказал он, — хунны не посмеют…
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.