Это была скромная чета. Муж, письмоводитель министерства, аккуратный и старательный чиновник, добросовестно выполнял свои обязанности. Его звали Леопольд Боннен. Молодой невзрачный человек, он думал обо всем так, как полагалось думать. Получив религиозное воспитание, он, однако, стал менее верующим после того, как Республика начала добиваться отделения церкви от государства. В коридорах министерства Боннен говорил во всеуслышание: «Я религиозен, даже очень религиозен, я верю в бога, но я не клерикал». Прежде всего он стремился прослыть честным человеком и, возглашая об этом, колотил себя в грудь. Действительно, он был честен в общепринятом смысле этого слова: вовремя приходил на службу, вовремя уходил, не слонялся по коридорам и старался быть аккуратным в денежных делах. Женился он на дочери небогатого сослуживца, сестра которого, вышедшая замуж по любви, владела миллионным состоянием и так как была бездетна — что весьма ее огорчало, — то свой капитал могла оставить только племяннице.
Это наследство заполняло все помыслы супругов. О нем говорили и дома и во всем министерстве; все знали, что «Боннены получат миллион».
У молодых супругов также не было детей, но они и не стремились их иметь, живя мирно и спокойно, как все порядочные, но ограниченные люди. У них была чистенькая, благоустроенная, тихая квартирка, они были во всем умеренны и скромны; ребенок, казалось им, нарушил бы их жизненный уклад, их уют, их покой.
Боннены не прилагали особых стараний, чтобы остаться без потомства, но раз небо не посылало детей — тем лучше.
Тетка-миллионерша была весьма огорчена их бесплодием и давала советы, как добиться рождения ребенка. Сама она некогда безуспешно испробовала множество средств, рекомендованных друзьями или гадалками; с тех пор, как она вышла из возраста, когда можно иметь детей, ей указали немало других способов, считавшихся вполне надежными. Досадуя, что не может испробовать их на себе, она с тем большим рвением предлагала их племяннице и ее мужу и беспрестанно осведомлялась:
— Ну что, пытались вы сделать так, как я вам советовала?
Тетка умерла. В глубине души супруги почувствовали тайную радость, которую обычно прячут под трауром и от самих себя и от других. Люди облекаются в черное, но душа их трепещет от ликования.
Их уведомили, что завещание находится у нотариуса, и, выйдя из церкви, они поспешили в его контору.
Тетка, верная неотступной мысли, преследовавшей ее всю жизнь, оставила свой миллион их будущему первенцу, с тем чтобы родители пользовались доходами с капитала до самой своей смерти. Если же в течении трех лет у молодых супругов не будет ребенка, весь капитал пойдет в пользу бедных.
Боннены были поражены, убиты. Муж даже заболел и целую неделю не ходил на службу. Поправившись, он решил во что бы то ни стало сделаться отцом.
В течение шести месяцев он так усердно добивался этого, что превратился в тень. Он припоминал теперь все тетушкины средства и добросовестно пускал их в ход, но все было напрасно. Отчаяние вызывало искусственный подъем сил, который чуть не стал для него роковым.
У него развилось малокровие; начали опасаться чахотки. Доктор, с которым он посоветовался, напугал его и заставил вернуться к спокойному образу жизни, даже более спокойному, чем раньше, назначив ему укрепляющий режим.
Веселые слухи поползли по министерству: все знали про неудачу с завещанием и во всех отделах острили насчет знаменитой «истории с миллионом». Одни давали Боннену шутливые советы, другие нагло предлагали помочь выполнению условия, которое приводило супругов в отчаяние. В особенности дразнил Боннена высокий холостяк, пользовавшийся репутацией заядлого прожигателя жизни и славившийся в канцелярии своими успехами у женщин; он приставал к Боннену с намеками, игривыми шутками и утверждал, что в какие-нибудь двадцать минут обеспечит ему получение наследства.
Наконец Леопольд Боннен рассердился и однажды, засунув перо за ухо, вскочил и выкрикнул ему прямо в лицо:
— Милостивый государь, вы подлец! Если бы я не уважал себя, то плюнул бы вам в физиономию!
Были выбраны секунданты, и это всполошило все министерство на целых три дня. Секундантов то и дело встречали в коридорах: они обменивались протоколами и сообщали друг другу свою точку зрения на дело. Наконец формулировка извинения была единогласно принята всеми четырьмя уполномоченными, а также обеими заинтересованными сторонами; последние с важностью обменялись поклонами и рукопожатием в присутствии начальника отдела, пробормотав несколько слов в знак извинения.
В течение следующего месяца они раскланивались друг с другом подчеркнуто вежливо и чересчур церемонно, как противники, очутившиеся лицом к лицу. Затем, когда они однажды столкнулись друг с другом на повороте коридора, Боннен осведомился с учтивостью, полной достоинства:
— Надеюсь, сударь, я вас не задел?
Тот ответил:
— Нисколько, сударь!
С этих пор они сочли уместным обмениваться при встречах несколькими словами. Затем мало-помалу перешли на дружескую ногу, привыкли быть вместе, прониклись взаимным уважением, как люди, понявшие, что раньше каждый из них ошибался насчет другого, словом, стали неразлучны.
