Алексей Олейников
Метро
..Play..
Он ненавидел метро.
Это подземелье, пожирающее каждое утро тысячи людей и целый день протаскивающее их по своим громыхающим железным кишкам, а к вечеру исторгающее бледную полупереваренную массу обратно, на улицы и площади пропитанного равнодушием города.
Он ненавидел бесцветные зимы этого города, солью и песком скрипящие на зубах и жидкой едкой грязью облепляющие ноги.
Он ненавидел его лето, истекающее потом и вонючей гарью сотен машин, жидким асфальтом пристающее к подошвам и тяжким молотом крови громыхающее в висках.
Он ненавидел его осень, что серым вздохом стискивает еще способные дышать души и роняет алые листья небесной красоты на грязные тротуары.
И еще он ненавидел весну.
Все месяцы, дни, часы и секунды этого города были взвешены им, измерены и испытаны.
И все они, без остатка, вместили его ненависть.
Да еще и осталось.
Для себя.
Он разбил все зеркала дома, потому что больше не мог больше глядеть в глаза, два черных дула зрачков, безошибочно выцеливающих еще способные что-то чувствовать обрывки души. И кривящийся в вечной, всепонимающей, такой невыносимо правдивой усмешке, рот.
Он разбил вдребезги свои отражения, тщательно вымел и выбросил все, до единого, осколки.
Потому что он был свечой, пылающим лепестком, лихорадочно мечущимся на ветру, и тонкой струйкой дыма, истаивающей в прозрачной стеклянной пустоте. И когда ветер усиливался до урагана, его одолевало одно искушение. Такой простой и понятный выход Объяснение всего и покой. Ему мучительно хотелось взять льдистый отточенный смычок и сыграть на венах багрово-алую симфонию последней боли.
Действительно - последней.
А потом - тишина.
Но это было бы слишком просто.
Унизительно просто. Прошмыгнуть в черных ход, показав нос чересчур жестокой жизни.
Нет.
Порой, глядя в тусклую тьму ночей, он чувствовал, как внутри неуклюже ворочается кто-то огромный, древний, как страх, свивая черное стылое тело в тугие кольца.
Трогает сердце холодной склизкой лапой и с вялым удивлением бормочет себе под нос:"
Как, ты еще жив?"
И он зажмуривался до рези в веках, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом в мутных оконных стеклах.
Хотя и сам иногда изумлялся: "
Почему?"
А потом понял.
Ненависть.
Ненависть стала его болезнью, сумасшествием, и самым сильным наркотиком. Проникла в его обмен веществ, осела в костях, растворилась в крови и пропитала дыхание.
Она давала ему силы, каждый день, швыряя в безумный костер ярости и злобы антрацитовые поленья и, заставляя его корчиться на игле черного пламени.
..Stop..
..FF..
..Play..
...Дни тянулись толстой мохнатой нитью, наматываясь колким серым коконом, и он со скрежетом, скрипом вращался, бился сумасшедшим волчком, накручивая слой за слоем, миг за мигом, суету, смрад и тлен всех секунд. Еще пол-оборота и еще, и еще.
Боясь остановиться, сбиться хоть на мгновение с монотонного, вводящего в душный транс, ритма. Потому что остановиться - это вздохнуть и понять, что веретена-то, стержня-сердца собственно и нет. Совсем.
И дни ветхим полотном савана уходят в черную пустоту, тщетно пытаясь, крест накрест закрыть, закутать, запеленать в семь слоев бесстыдно распахнутую бездну бывшей души.
Смешно.
Способен ли человек вместить Небо?
А Небо человека?
Кто глубже? Швырни с размаху на весы, да смотри, крепко держи, не колеблясь рукой, тем, кто отступит, обещан покой.
Смотри.
Смотри, как вздох за вздохом твое время уходит листопадом, вихрем безумных листьев тонет в гулких пустых колодцах зрачков, падает, падает и никак не может достичь дна.
Так и плывет заледеневшим хороводом ломкого золота.
Так и ..
..Stop..
..FF..
..Play..
День - работа, вечер - дом.
Все как обычно и зубы ломит от невозможности ничего изменить.
Ты торопливо допиваешь безвкусный остывший кофе, опять засиделся за книжкой и надо куда-то бежать, торопиться, спешить и спотыкаться, хотя это абсолютно никому не нужно.
Ты одеваешься, хватаешь сумку и, ступив на заплеванную лестничную клетку, вдавливаешь кнопку плеера.
И тебя больше нет.
А есть музыка, громовой барабанный грохот, медно-звенящая блистающая россыпь, тихая капель флейты, шепот апрельского дождя и рев урагана и голоса, голоса, хриплые, звонкие, разные, но поющие все время только об одном И ты идешь, поскальзываясь, толкаясь и лавируя среди людей, отгороженный от них своим тысячеголосым оглушающим щитом, рядом с ними, но не вместе, не вместе.
Ты идешь, и в груди пылающим смерчем взвивается ярость, испепеляя миры и обрушивая в ладони потускневшее небо.
Звезды пляшут в такт хохоту барабанов, и огненными слезами плачет электрогитара.
А ты все идешь, закутавшись в плащ звуков и одиночества, и на твоем лице ярость борется с презрением.
Ярость - людям, презрение - себе.
А иногда наоборот.
..Stop..
..FF..
..Play..
...Металлический монстр с жадным ликующим завыванием заглатывает проездной, некоторое время задумчиво его пережевывает и, наконец, благосклонно зажигает зеленый.
"
Иди, мол. На сей раз. Да пошевеливайся, не один ты такой у меня. Вон вас сколько"
Верно.
А мог бы презрительно выплюнуть назад.
