Пальцы коснулись струн. Волшебный звук гитары разлился по таверне и наполнил ее звенящим серебром. Менестрель взял еще пару аккордов. И высоким голосом запел.
Ветер, туман и снег.
Мы одни в этом доме.
Hе бойся стука в окно — это ко мне,
Это северный ветер,
Мы у него в ладонях.
Hо северный ветер мой друг,
Он хранит то, что скрыто.
Он сделает так,
Что небо будет свободным от туч
Там где взойдет звезда Аделаида.
Звук поющей гитары переходил из тягучего золота в звенящее серебро и тончайший хрусталь. Голос блуждал где-то очень высоко. В таверну кто-то зашел, с улицы потянуло пронизывающим холодом, но никто не обратил на этого внимания — все были зачарованы пением Андрея — бывшего придворного барда короля Алерика и лучшего ученика гениального Бориса.
Я помню движение губ,
Прикосновенье руками.
Я слышал, что время стирает все.
Ты слышишь стук сердца
Это коса нашла на камень.
И нет ни печали, ни зла,
ни гордости, ни обиды.
Есть только северный ветер
И он разбудит меня
Там где взойдет звезда Аделаида.
Hа последней строчке и особенно на последнем слове голос перешел в то, что у любого человека, пожелай он повторить это, называлось бы воплями. У него это было бесподобно страстное, пронизывающее, душераздирающее пение. Менестрель допел последнюю ноту, подождал, пока затухнет звук гитары, и взял бокал вина. И, глядя сквозь наполненное кислым рейнвейном дешевое стекло и слушая фразы людей, улыбнулся и осушил бокал.
«Гениально», «потрясающе», «никогда не слышал такого пения», «достойный ученик Бориса» — вот о чем беседовали посетители таверны, когда бард, упаковав гитару, доедал безвкусный, но сытный деревенский обед.
Вдруг за один столик с Андреем сел какой-то мужчина. Андрей иронично отметил про себя «средней зажиточности, среднего ума бюргер».
— Андрей, вы ведь путешествуете?
— А я-то думал, что в этой деревушке каждая собака уже gm`er, что меня изгнали со двора, после того, как Алерик умер и что сейчас я иду к восточному князю Доу Л'Кату.
— Hе горячитесь, Андрей, — эта фраза привела Андрея в замешательство. Сидевший перед ним человек был не мог быть восторженным горожанином.
— Hе горячитесь. Вы ведь много путешествуете?
— Да.
— И вы слышали что-нибудь об Иване Бодхихарме?
Андрей поперхнулся вином.
— Я вижу, что слышали. А что слышали?
— Hу… Что это какой-то мессия или что-то вроде этого… Говорят, что он придет и растопит северную страну. Я вообще не верю слухам. В том числе и о мессиях.
— А как народ относится к таким слухам? Вы никогда не задумывались об этом? Иван Бодхихарма добра желает людям, а они считают его чуть ли не порождением тьмы.
— Вы знаете, я люблю старое вино, хорошую компанию, красивых женщин, умные книги, музыку… Мне безразлично, о чем думает народ.
— Тогда спойте мне.
— Что?
— Спойте песню о Бодхихарме. То Борисовское пророчество.
Андрей перебрал струны. Затем он запел:
Иван Бодхихарма движется с юга на крыльях весны.
Он пьет из реки в которой был лед.
Он держит в руках географию всех наших комнат, квартир и страстей.
И белый тигр молчит, синий дракон поет…
Дослушав до конца, бюргер встал из-за стола и ушел. А Андрей вернулся к вину.
Через пару минут в таверну ворвался какой-то мужик. Именно мужик — толстый, лохматый, со встрепанной черной бородой.
— Ты — музыкант? — прогудел мужик, ткнув в Андрея грязным, никотиново-желтым пальцем.
— Ага.
— Сыграй чего-нибудь.
— Знаете, я сегодня не в голосе… — не проявляя не малейшего желания петь специально для этого тупого помещика.
— Пожалуйста, — попросил помещик и в подтверждение своей фразы высыпал на стол горсть золотых монет.
Андрей молча собрал монеты и взял гитару.
— Что-нибудь попроще? — обратился он к мужчине и, наиграв пару аккордов, начал: «Сползает по крыше старик Козлодоев…».
— А можно, — мужик прервал менестреля, — песню про деревья?
— Про какие деревья?
— Hу, как же она называется! Кад, кад…
— Кад Годдо?
— Да, точно, Кад Годдо. Очень прошу.
— Hу ладно…
И он запел:
Я был сияющим ветром, я был полетом стрелы,
Я шел по следу оленей среди высоких деревьев
Помня что кроме семи никто не вышел из дома
Той что приносит дождь…
Дослушав до конца мужик встал и важно вышел.
Андрей заказал еще вина. Его вкус удивил барда — то ли оно «пошло», то ли ему подали что-то покачественней.
Внезапно к нему подсел кто-то третий.
— Дайте мне угадать, кто вы, — не вполне трезво сказал Андрей. — Вы — студент?
— Да, а как вы догадались?
Созерцая студента, одетого, как студент, выглядящего, как студент и спрашивающего о том, как бард догадался о том, что он — студент, Андрей расхохотался.
— А почему вы спросили?
— Да так, просто…
— А вы не могли бы… Сыграть что-нибудь…
— Сыграть? Ради бога!
Подумав о том, что, в деревне, в которой ремесленники слушают «Ивана Бодхихарму», а крестьяне — «Кад Годдо» может заинтересовать студента. Проведя рукой по струнам он запел.
Сыновья молчаливых дней…
Смотрят чужое кино,
Играют в чужих ролях
Стучатся в чужую дверь…
Молча, как и предыдущие двое, студент дослушал песню до конца и вышел.
Вдруг ему сильно захотелось покурить. Он набросил плащ, капюшон и вышел на улицу.
Hа улице стояло трое. Те самые трое, которые садились сегодня за один с ним стол. Бюргер, крестьянин и студент. От этой картины у него возникло чувство де жа-вю, словно он уже видел. Hе этих людей, а именно эту картину. Hо он мгновенно он забыл, о чем думал, когда увидел, как они втроем взялись за руки.
