«Пуля, как ничто другое, может избавить от заблуждения!»
Герман Мелвилл
Твоя жена всегда повторяла, что когда-нибудь ты опоздаешь на собственные похороны. Помнишь? Она подшучивала над тобой, потому что ты был таким растяпой — вечно опаздывал, вечно что-то забывал, даже до несчастья.
И вот теперь ты вероятно задаешься вопросом, не опоздал ли на ее похороны.
Ты был на них — можешь не сомневаться. Вот что за фотография приколота кнопками к стене рядом с дверью. Фотографировать на похоронах не принято, но кто-то, полагаю, твои доктора, знал, что ты не будешь помнить. Снимок увеличили и прикрепили его прямо тут, у двери, так что он не может не попасться тебе на глаза каждый раз, когда ты встаешь, чтобы узнать, где она.
Видишь на фото парня с цветами? Это ты. Что ты там делаешь? Читаешь надпись на надгробии, пытаясь сообразить, чьи это похороны, так же как ты читаешь ее теперь, пытаясь сообразить, зачем кто-то повесил этот снимок рядом с дверью. Но ты все равно не вспомнишь — так стоит ли утруждать себя чтением?
Ее больше нет, она ушла навсегда, и тебе сейчас больно узнать об этом. Поверь, я знаю, что ты испытываешь. Ты раздавлен. Но подожди пять, может быть, десять минут. Возможно пройдет целых полчаса, прежде чем ты забудешь. Но ты забудешь — за это я ручаюсь. Еще пара минут и ты снова направишься к двери, чтобы найти ее, и впадешь в отчаяние, увидев фото. Сколько же еще раз тебе придется услышать известие, прежде чем не твой разрушенный мозг, а какая-то другая часть твоего тела начнет вспоминать?
Нескончаемая скорбь, нескончаемый гнев — бессмысленные, если они никуда не направлены. Может, ты и понять не способен, что произошло. И сказать: я действительно понимаю. Ретроградная амнезия. Так это называется. Ни черта не помню — другими словами, но суть та же.
Ты можешь не понимать, что случилось с тобой. Но что случилось с НЕЙ, ты ведь помнишь? Доктора не желают говорить об этом. Они не хотят отвечать на мои вопросы. Они не считают уместным рассказывать о таких вещах человеку в твоем состоянии. Но ты помнишь достаточно, ведь так? Ты помнишь его лицо.
Вот почему я пишу тебе. Попусту, может быть. Не знаю, сколько еще раз тебе придется прочитать это, прежде чем ты прислушаешься ко мне. Я даже не знаю, сколько времени ты уже здесь под замком. Ты тоже не знаешь. Но твое преимущество в забывчивости — ты забудешь списать себя со счета как безнадежный случай.
Рано или поздно ты захочешь с этим что-то сделать. И вот тогда тебе придется положиться на меня, потому что я единственный, кто тебе может помочь.
ЭРЛ ОТКРЫВАЕТ ОДИН ГЛАЗ, затем другой и видит потолок, белое кафельное однообразие которого нарушает записка, приклеенная липкой лентой прямо над его головой. Надпись от руки достаточно большая, чтобы он мог прочитать ее с кровати. Звонит будильник. Он читает записку, прикрывает глаза, читает снова, потом осматривает комнату.
Помещение сверкает белизной — от стен и занавесок до покрывала на постели и обстановки, какая обычно встречается в медицинских и благотворительных учреждениях. Будильник звонит на белом столе под окном с белыми шторами. Эрл замечает, что лежит на белом стеганом одеяле. Он одет в халат и домашние туфли.
Откинувшись на спину, он снова читает приклеенную к потолку записку. Неровными угловатыми буквами там выведено: ЭТО ПАЛАТА В ГОСПИТАЛЕ. ЭТО ТВОЯ ПАЛАТА. ТЫ ЗДЕСЬ ЖИВЕШЬ.
Эрл встает и осматривается. Помещение велико для госпитальной палаты — пустой линолеум простирается от кровати в трех направлениях. Две двери и окно. От вида за окном тоже не очень-то много пользы — широкая дорожка со светлым щебеночно-асфальтовым покрытием ограничивает заботливо подстриженный участок дерна, в центре которого огорожены деревья. Деревья, за исключением вечнозеленых, без листвы — ранняя весна или поздняя осень, не иначе.
Весь стол завален листками для записок с клейкой обратной стороной, блокнотами, аккуратно отпечатанными списками, учебниками психологии, фотографиями в рамках. Поверх этого беспорядка — полуразгаданный кроссворд. На стопке сложенных газет — будильник. Эрл шлепает по кнопке будильника и достает сигарету из пачки, которая приклеена лентой к рукаву халата. Он похлопывает по пустым карманам пижамы в поисках зажигалки, ворошит бумаги на столе, быстро просматривает выдвижные ящики. Наконец он находит коробок кухонных спичек, приклеенный к стене у окна. Еще одна записка приклеена прямо над коробком, яркими желтыми буквами она гласит: СИГАРЕТА? СНАЧАЛА ПОИЩИ ОГОНЬ, ДУРЕНЬ.
Улыбнувшись, Эрл закуривает сигарету и глубоко затягивается. Прямо перед ним к окну приклеен листок из блокнота, озаглавленный: ТВОЕ РАСПИСАНИЕ. Расписан каждый час, блоками — с 10 вечера до 8 утра проставлено: ЛЕЧЬ СПАТЬ. Эрл смотрит на будильник: 8.15. За окном светло, видимо утро. Наручные часы показывают 10.30. Он подносит их к уху и слушает. Подводит часы так, чтобы они показывали то же время, что и будильник.
Согласно расписанию отрезок времени с 8 до 8.30 целиком отведен ЧИСТКЕ ЗУБОВ. Эрл снова усмехается и идет в ванную.
Окно в ванной открыто и он обхватывает себя руками, чтобы сохранить тепло. На подоконнике он замечает пепельницу — из пепельницы торчит сигарета, продолжающая тлеть под длинным столбиком пепла. Нахмурившись, Эрл гасит старый окурок и заменяет его новым.
