Возле двери квартиры номер семнадцать на лестничной площадке собралась толпа любопытных. За солидным полотном, обитым коричневым дерматином с золотистыми заклёпками, раздавался совершенно не солидный шум, умаляющий его достоинство. Мало сказать «шум», из-за коричневого дерматина доносилась богатейшая гамма звуков – от женского повизгивания, вскриков, переходящих в раздирающие вопли, до лязганья какого-то металлического предмета, очевидно, сковороды, о что-то твёрдое, возможно, чью-то голову. К ним периодически примешивались глухие удары, вызывающие ассоциацию падения тяжёлых тел на пол. Всё это происходило на фоне беспрерывно гудящего баса, очень напоминавшего по тональности гудок парохода, который включили и забыли выключить. Басу изредка вторил баритон, но как-то неуверенно, затравлено, чувствовалось, что он принадлежит человеку, которому наступают уж если не на горло, то на пятки – это уж точно. Несколько раз слаженное трио прерывалось громкими ударами твёрдых предметов о дверь. Сначала слышался удар, треск затем что-то осыпалось мелкими брызгами у порога.
– Ваза из чешского хрусталя. А это – пепельница из богемского стекла, – по звуку разбиваемого предмета определяла какая-то дородная дама в домашнем халате, как музыкант по первым тактам определяет музыкальное произведение.
– Как вы узнаёте? – полюбопытствовал мужчина рядом. Дама в халате с достоинством повела бровью:
– Я прекрасно знаю все их вещи.
– Бедняга, не хотела бы я оказаться на его месте, – пожалела баритон худая особа, соболезнующе схватившись за впалую щёку, как будто только что получила по ней хорошую затрещину.
Шум переместился к самой двери, после чего она распахнулась настежь – толпа отпрянула в сторону, освободив проход на лестницу весьма кстати. Вылетевший из квартиры молодой человек устремился вниз по ступеням с необычайным проворством. Одной рукой он держался за глаз, в другой зажимал чёрный «димпломат».
Следом выскочил толстяк с галстуком, болтающимся на спине; и всклоченными волосами и, сбросив вниз шарф и шляпу, пробасил вдогонку, не обращая внимания на толпу, жадно ловящую каждое его слово:
– Если вы действительно мастер, прошу после семи вечера, а в моё отсутствие – не позволю.
Молодой человек, закутав шею и подбородок шарфом, уткнув нос в воротник синей спортивной курточки и, надвинув шляпу на глаза, быстро зашагал по улице. Ветер мёл навстречу пыль, норовя сорвать с головы шляпу и открыть лицо, но этого ему не удавалось, шляпа сидела плотно, а незнакомец шагал крепко, размашисто. Вновь он остановился на улице Серебрякова перед квартирой с номером двадцать, и, позвонив, бросил давно заученную фразу:
– Мастера вызывали?
Старик, открывший дверь, не успел ещё ничего ответить, как он шагнул через порог внутрь, оттеснив хозяина назад, и сразу же стал раздеваться, повесив на торчащий на стене гвоздь курточку, шарф и шляпу.
Пока он раздевался, старик посматривал на него подозрительно, потом с сомнением переспросил:
– Ты и вправду мастер?
– А кто же? – недовольно ответил молодой человек, проходя в гостиную, где на столе в углу стоял телевизор.
Ответ не убедил хозяина, и он продолжал исподлобья сверлить гостя недоверчивым взглядом.
– И исправлять поломки, значит, способен?
– Через двадцать минут будете смотреть концерт, – убедительно заявил молодой человек, берясь за телевизор.
На какое-то время наступила тишина, мастер погрузился в работу, что-то проверял, переключал, подкручивал.
Старик вышел на кухню и, вернувшись с молотком в руках, уселся на табуретку, не спуская подозрительного взгляда с гостя.
Закончив ремонт, тот проверил видимость, экран показывал достаточно чётко, звук был чистым, ясным.
– Нормально. А вы не верили, – повернулся он к хозяину и попросил: – Дайте-ка сюда молоток.
– Зачем это? – испугался старик.
– Табуретку подобью, а то сидите на ней – шатаетесь, как петух на насесте.
– Сам забью, когда уйдешь.
– Как хотите, мне на ней не сидеть. Хотел как лучше.
Мастер вынул из «дипломата» большую отвертку, посмотрел на неё приценивающим взглядом, что-то соображая про себя, но до него донёсся голос старика.
– Ты мне это брось-ка. Я ведь и милицию могу вызвать, – он боязливо покосился на отвертку. – У меня вон – телефон рядом, и голос звонкий. Ты не смотри, что старый – как закричу, в другом квартале услышат.
– Вы чего, дедуля, такой нервный? – мастер приставил к телевизору заднюю крышку и прикрутил отвёрткой.
– Будешь тут нервный, коли с такими физиономиями начнут приходить, – пробурчал дед.
