Исполинская свинцовая туча с фатальной неизбежностью нависала над горизонтом, атакуя землю выстрелами из молниевых пушек. Ослепительные зигзаги насквозь прорезали темное небо, а вслед за этими вспышками по крышам высотных домов катился гром. Дождя еще не было, но дул сильный ветер, поднимая клубы пыли вперемешку с мусором и приклоняя верхушки деревьев. Вечер еще не наступил, а в городе уже было темно; зажглись фонари на столбах и лампочки в окнах домов.
Темноты Севастьян не боялся. Пусть погаснет свет, пусть наступит ночь – это его не пугает, ведь с ним Полина, самая красивая и самая желанная девушка на свете. Она освещает его жизнь, и хотелось надеяться, что так будет всегда.
Все два года, что он провел на далекой пограничной заставе в горах Таджикистана, она верно ждала его. Ей было шестнадцать лет, когда его призвали в ряды еще советской тогда армии. Сейчас Полине восемнадцать, и она уже совсем взрослая девушка. И мама его ходила за ней присматривать, и сестра – и все это вовсе не из добрых побуждений. Они хотели уличить ее в непотребстве, но из этого у них ничего не вышло, потому что Полина и порок несовместимы. Может, мать у нее оторви да выбрось, но дочь точно не в нее. И пусть не упрекают его родные в том, что он связался с ней. Полина – лучше всех, и ему не жить без нее.
Она стояла рядом с ним и также смотрела в окно.
– Тебе не страшно? – спросил Севастьян.
Она нежная, хрупкая, стройная и тонкая, как тростинка. Она должна была бояться и молнии, и мышей, и всего, что так пугает женщин.
– Нет.
Бледное лицо Полины было спокойным. Только в глазах печаль и тоска. И гром небесный здесь ни при чем. На днях Полина похоронила бабушку, которая растила ее как свою дочь. Беспутная мать была где-то далеко, отца вообще не было – в общем, девушка осталась полной сиротой. Но бояться ей нечего, ведь Севастьян всегда будет рядом с ней.
Он взял ее за руку. Нежная у нее ладонь, мягкая, но холодная, как будто кровь не греет. Севастьян поднес ее пальцы к губам, жарко задышал.
– Зачем?
Она не отняла руку, но вопрос ее прозвучал неодобрительно.
– Согреть хочу.
– А разве мне холодно?
Ее голос был нежный, певучий, с бархатистыми нотками, но в нем недоставало душевного тепла.
– Ну, мне показалось.
Он обнял ее за талию, чтобы привлечь к себе, но девушка пресекла его попытку.
– Не надо, – слегка поморщилась она, отступив на шаг в сторону.
– Я понимаю, – уныло и неопределенно сказал он.
– Что ты понимаешь? – пристально посмотрела на него Полина.
– Ну, душа у тебя болит…
Из армии Севастьян вернулся в тот день, когда она похоронила бабушку. В форме, с медалью на груди он пришел к ней домой. Дверь в квартиру была открыта, но, кроме нее, в доме никого не было. На кухне – гора посуды, в гостиной – пустой стол, за которым справлялись поминки. Полина сидела на краешке дивана и отрешенно смотрела в угол комнаты. Увидев его, она долго соображала, кто к ней пожаловал. А когда поняла, кто перед ней, изобразила жалкое подобие улыбки, подошла к нему, лбом ткнулась в его плечо и заплакала. Он попытался ее обнять, но этим только все испортил. Она оттолкнула его, ушла на кухню, встала за мойку. Он тогда снял китель, закатал рукава и помог перемыть ей всю посуду, после чего она вежливо, но решительно выставила его за дверь. А ведь он мог ее утешить…
И сегодня она впустила его к себе в дом без особого желания. А ведь когда-то плакала, провожая его в армию, даже позволяла себя целовать. И два года ждала его… Хотелось бы, конечно, проверить, насколько верным было это ожидание, но Полина не подпускала его к себе. А ведь ей уже восемнадцать. Два года назад она была тощей угловатой девочкой с неоформленными, по-детски мягкими чертами лица, а сейчас казалась хоть и худенькой, но вполне сформировавшейся женщиной с аппетитными округлостями. В ее светлых, хрустально-прозрачных, завораживающих, как и прежде, глазах появилась дымчатая поволока, загадочно затуманивающая взгляд. Русые волосы, такие же пышные, сейчас были расчесаны и спадали на плечи ровными струями. Ее лицо и тело, казалось бы, жаждали страстных поцелуев. Только Полина этого не хотела. В душе она так и осталась чистым, далеким от порока ребенком. И Севастьяна она не воспринимала как мужчину…
Он мог понять ее равнодушие к себе. Горе, боль утраты, тоска по любимой бабушке… Но все чаще он ловил себя на мысли, что дело не только в этом.
– И душа болит, – кивнула Полина. – И света не хватает. Как будто жизнь остановилась. Как будто все мы на том свете. – Движением руки она показала на окно, за которым в сгущающейся темноте сверкала молния.
– Неправда, жизнь не остановилась, – не согласился он. – Жизнь только начинается. Ирины Максимовны нет, но есть я. Мы вместе сейчас. И будем вместе всегда. Я этого хочу.
– А у меня ты спросил, хочу я этого или нет? – тихо сказала она и будто бы в раздумье отвела в сторону взгляд.
Она и сама не знала, хочет она быть с ним или нет. Почему? Может, у нее кто-то есть? Севастьян встревоженно посмотрел на нее.
– Хочешь или нет? – дрогнувшим голосом спросил он.
Полина была красивой девушкой, но взяла она его не только этим. В ней была какая-то изюминка. Нет, самый настоящий бриллиант, драгоценный камень, обладающий невероятной магической силой и притягательностью. Иной раз, с восторгом думая о ней, Севастьян чувствовал, как у него останавливается сердце. Все два года он только и жил ею одной, каждый день писал ей письма, хотя отвечала она нечасто. Но ведь отвечала. И на вокзале в час расставания поцеловала его в губы. Может, и не очень горячо, но ведь от всей души.
