Никогда у нее не будет первого поцелуя, первого свидания, свадьбы в белом платье. А еще она никогда не сможет по полной оторваться в клубе, пройтись жарким летним днем в мини-юбке, чтобы мужики сворачивали шеи и восхищенно цокали вслед, никогда не станет знаменитой, богатой и успешной. И еще сотня отвратительных «никогда», похожих на несправедливый приговор подкупленного судьи.
Если бы все это озвучил кто-нибудь из подруг, Татьяна непременно диагностировала бы первые признаки депрессии и посоветовала покопаться в возможных перспективах. Кроме «никогда», существовало еще допущение «когда-нибудь». Любая одинокая женщина второй свежести вполне могла когда-нибудь встретить мужчину своей мечты, выйти замуж не в белом, который ее полнит или оттеняет нездоровый цвет лица, а в чем-нибудь веселеньком. И даже весьма вероятно, что эта самая не сильно молодая, но вполне еще «ничего себе» дама когда-нибудь накопит денег и смелости на омолаживающие процедуры, подтяжку груди, новый гардероб, а может, и соберет в кулак силу воли, чтобы поистязать себя шейпингом. Только сначала надо оплатить весь курс занятий – таким образом сила воли будет подкреплена материальной заинтересованностью. Давать советы легко, намного сложнее им следовать.
Татьяна мыла жирные тарелки, давясь вдруг накатившей острой жалостью к самой себе, и вполуха слушала очередную модную песенку, льющуюся из телевизора параллельно с шумом бегущей из крана воды. Экран не был виден, да это и к лучшему. Она знала, что сейчас там, в слепящих разноцветных лучах, задорно отплясывают молодые, холеные девицы с ровными голыми ногами и блестящими глазками. У нее никогда уже не будет таких юных горящих глаз… Занудное «никогда» недотравленным тараканом снова лезло из сознания, чтобы испортить настроение.
– Ма-ам, – в кухню заглянула Карина. – Я схожу к Ленке?
– К Ленке? – Татьяна попыталась сосредоточиться. – Сходи. Только недолго.
– Ага. – Дочь с радостным топотом понеслась в прихожую и зашуршала курткой. Что-то грохнуло, скрипнуло, и двери захлопнулись, прощально лязгнув замком.
– Наступивший четыре месяца назад двухтысячный год опроверг теории о конце света, глобальном крушении компьютерной Сети и непобедимости группы «Шнурки», которая скатилась на самые последние строки нашего хит-парада и едва не вылетела из десятки сильнейших! – вихлялся на экране дикого вида мальчик в драной футболке и с копной косичек на продолговатом черепе. – А пока слушаем их старую песню «Мать не пускает гулять».
– Полная деградация, – пробормотала Таня и отвернулась. Музыкальные хит-парады она любила, но ведущие, выкрикивающие с экрана малопонятные комментарии и утрировавшие владение молодежным сленгом, всегда мешали. Ей было неудобно и за них, и за их родителей, и за себя – зачем прислушивается к бестолковой трепотне?
Невнятная смутная мысль мешала Татьяне вернуться на волну сочувствия к самой себе. По кухне раскатились мелодичные переливы телефонного звонка, и она, торопливо обтерев руки о фартук, схватила трубку.
– Привет! – На том конце провода радовалась жизни Наташка Ведеркина. У Ведеркиной колебания настроения шли по синусоиде. Она то пугала любимую подругу хриплыми отчаянными рыданиями и констатацией печального факта, что жизнь кончена, то излучала бескрайний оптимизм и почти физическое ощущение счастья. Наталья вообще любила и умела делиться собственными эмоциями, поэтому в случае ее упаднического душевного состояния Татьяне всегда было обеспечено плохое настроение.
– А, это ты… – Таня еще раз поочередно вытерла руки об себя, с удивлением прислушиваясь к растущему внутри разочарованию.
– А уж я-то как рада тебя слышать, – слегка обиделась чуткая Ведеркина. – И здоровье мое хорошее, и жизнь бьет ключом. Спасибо, что спросила.
– Пожалуйста.
Разговор не клеился.
– Я сейчас оскорблюсь насмерть, – предупредила подруга на всякий случай. Она явно чего-то ждала, но звонок был настолько некстати, что Татьяна никак не могла взять себя в руки и хотя бы из вежливости поддержать беседу. И уход дочки оставил некое смутное беспокойство, и мысленное обмусоливание всяких «никогда» настраивало на упаднический лад, и звонок… Конечно, стыдно себе признаться и уж тем более стыдно признаваться Ведеркиной: Татьяна ждала, что позвонит он…
– Слушай, Аникеева, ты ничего узнать у меня не хочешь? – ехидно намекнула Наталья.
– Так я жду, когда сама скажешь, – вывернулась Таня. – Вдруг тебе на эту тему говорить не хочется.
Она вдруг вспомнила, что у Ведеркиной должно было произойти какое-то судьбоносное событие, но с чем оно связано, хоть убей – не вспомнить.
– Он проводил до дома и взял у меня телефон! – объявила Наталья голосом диктора военных времен, вещающего о наступлении по всем фронтам и взятии городов.
В голове щелкнул выключатель. Точно! Наташка собиралась знакомиться по объявлению.
