Однажды, когда Лотте с улицы Бузотеров только-только исполнилось пять лет, она проснулась утром уже сердитая. Ей приснилось такое… что-то очень плохое. А Лотта верила: в снах все взаправду! Эта маленькая дурочка Лотта! Поэтому она и рассердилась.
— Они били моего Бамсе! — закричала Лотта, когда мама вошла посмотреть, почему Лотта ревет в кроватке в восемь часов утра.
— Кто бил твоего Бамсе? — спросила мама.
— Юнас и Миа Мария! — закричала Лотта.
— Милая Лотта, тебе это только приснилось, — сказала мама. — Юнас и Миа Мария ушли в школу. У них и времени не было лупить твоего Бамсе!
— Все равно они лупили его, хоть у них и времени не было! — кричала Лотта, похлопывая бедного Бамсе.
Бамсе был маленький толстый поросенок, которого мама сшила из розовой материи и подарила Лотте, когда ей исполнилось три года. Тогда Бамсе был чистый, розовый и красивый, а теперь — грязный и действительно похож на настоящего маленького поросенка. Однако Лотта думала, что он медведь, и поэтому назвала его Бамсе-Мишка, хотя Юнас сказал:
— Ха-ха, никакой он не медведь, он — поросенок.
— Ты глупый, — рассердилась Лотта. — Ясное дело, он медведь.
— Ты так думаешь, да? — съехидничал Юнас. — Хотел бы я знать, как ты считаешь: он белый медведь или обыкновенный?
— Он не белко-медведь, а, по-моему, поросенко-медведь, — ответила Лотта, — заруби себе это на носу.
Лотта очень любила своего поросенко-медведя. Он спал по ночам в ее кроватке, и она подолгу болтала с ним, когда Юнас и Миа Мария не слышали. Но сейчас он лежал на подушке очень печальный, потому что Юнас и Миа Мария били его — так думала Лотта. Она плакала, глядя на Бамсе, и говорила:
— Бедный Бамсе, я выпорю Юнаса и Миа Марию, я обязательно их выпорю!
Юнас, и Миа Мария, и Лотта, и мама с папой жили в доме желтого цвета на улице Бузотеров. Каждое утро Юнас и Миа Мария уходили в школу, а папа — в свою контору. Дома оставались только мама и Лотта.
— Какое счастье для меня, что есть моя малышка Лотта, — говорила мама, — иначе мне было бы тут так одиноко целыми днями!
— Да, какое счастье для тебя, что есть я, — говорила Лотта. — Иначе тебя было бы так жалко!
Но сейчас, этим утром, когда она так была сердита, Лотта этого не говорила. Она только возмущенно надувала губки. Когда позже ей нужно было одеваться, мама принесла белый джемпер, который бабушка связала для Лотты.
— Только не этот, — заявила Лотта. — Этот щекочет и колется!
— Да нет же, нет! — сказала мама. — Потрогай, какой он мягкий и приятный.
— Нет, он все равно щекочет и колется, — сказала Лотта, не дотрагиваясь до джемпера. — Хочу мое пархатное платье.
У нее было синее бархатное платье, самое ее нарядное, и Лотта называла его «пархатное платье». И теперь она хотела надеть его, хотя был всего лишь четверг, совершенно обычный четверг.
— В воскресенье наденешь бархатное платье, — пообещала мама. — А сегодня — этот джемпер.
— Тогда я лучше буду ходить раздетая, — сказала Лотта.
— Пожалуйста, — согласилась мама и спустилась вниз, на кухню.
Лотта осталась наверху в детской, сердитая и раздетая. Ну, понятно, не совсем раздетая. На ней были коротенькая майка, трусики, чулки и туфли.
— Но в остальном совсем раздетая, — сказала Лотта своему Бамсе — ведь он был единственный, с кем она могла говорить.
— Лотта, ты, верно, спустишься вниз и выпьешь свое какао? — закричала снизу мама.
— Ты так думаешь, да, — пробормотала Лотта, даже не шевельнувшись.
— Отвечай же, Лотта! — опять закричала мама. — Будешь пить какао или нет?
Теперь Лотта была абсолютно удовлетворена. Пусть мама сидит там и думает-гадает: хочет Лотта какао или нет. Лотта решила не отвечать, и где-то в глубине души Лотте нравилось не отвечать вообще, когда мама зовет ее.
Но она проголодалась и очень хотела выпить свое какао, так что, подождав совсем немножко, взяла Бамсе и стала спускаться вниз по лестнице. Шла она очень медленно, ненадолго останавливаясь на каждой ступеньке. Пусть мама теряется в догадках: думает Лотта пить какао или не думает?
— Я еще посмотрю, как мне быть, — сказала Лотта своему Бамсе.
И вот она вошла в кухню.
— Неужели? А вот и Лотта! — воскликнула мама.
Лотта молча стояла у дверей и надувала губки, чтобы мама поняла: она, Лотта, в самом деле еще сердится.
Обычно мама вместе с Лоттой завтракали на кухне. Там всегда было так уютно! Уютно было и теперь. Солнце светило в окно, а на столе стояла собственная синяя чашка Лотты с налитым в нее до краев какао, а рядом лежал бутерброд с сыром. Обычно днем Лотта болтала без умолку, но сегодня она не произнесла ни слова, а мама пила кофе и читала газету, и тоже ничего не говорила. В конце концов Лотта сказала:
— Пожалуй, я могла бы выпить какао, если уж это так обязательно.
— Нет, вовсе не обязательно, — ответила мама. — И вообще тебе сначала надо одеться.
Конечно, Лотта была сердита еще раньше, но теперь она просто впала в ярость. Ой, какая мама глупая — ни платьев Лотте не дает, один только противный джемпер, который щекочет и колется, а теперь еще и есть не дает!.. Ой, какая мама глупая!
— Ты глупая, — закричала Лотта и топнула ногой.
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
