Синчи, лучший бегун-часки на главном тракте между Кито и Куско, проснулся, как обычно, с восходом солнца. Когда он, позевывая, выбрался из помещения сторожевого поста, первые лучи уже озарили белеющие вдали вершины Анд, возносящиеся к самому небу; на какое-то мгновение снега, словно вспыхнув, засверкали золотым блеском.
Синчи огляделся вокруг. Он лишь недавно нес службу на этом участке дороги; его назначили сюда потому, что он умел безошибочно пересказывать устные донесения. Новое назначение явилось как бы признанием его достоинств: выносливости и быстроты бега.
Его перевели на главный тракт, соединяющий обе столицы огромного государства, определив на ключевой пункт при пересечении важных путей: от перевала Белых гор к мамакоче-океану, к неистощимым рудникам провинции Уануко; и — через восточные хребты — в долину полноводной реки Уальяго. Подобное назначение было несомненным повышением. Возможно, когда-нибудь он станет начальником поста, а затем, глядишь, и инспектором дорог. Он еще молод, здоров, может и обождать: такая удача выпадает не каждый день.
В каких-нибудь двух тысячах шагов от сторожевого поста, у самой дороги, виднелось большое тамбо — постоялый двор для путешественников. Дым лениво вился в неподвижном воздухе, — значит, и там уже проснулись. Дальше, среди ровной и плоской долины, блестело озеро Чинчакоча, а на другом его берегу серым облачком проступал силуэт города Юнии. Заботливо возделанные поля поднимались высоко вверх по склонам гор все более узкими террасами.
Синчи быстрым взглядом окинул окрестности и посмотрел на запад. Высоко над дорогой, что вилась по долине реки Напо, впадающей в полноводный Мараньон, виднелось селение. Самое обыкновенное селение. Низкие домики с плоскими крышами, сложенные из высушенного на солнце кирпича, редко из камня, мрачные строения без окон и труб для очага. Деревня, каких тысячи.
Но Синчи невольно улыбнулся, глядя на ее далекие, едва различимые очертания.
Месяц назад, пробегая мимо, он увидел у дороги девушку. Она собирала на топливо навоз лам, огромные стада которых часто гнали мимо. Девушка посмотрела на часки и, улыбнувшись, выпрямилась.
Синчи не мог забыть эту улыбку и только сейчас понял, насколько удачно все получилось. Тогда он нес лишь связку кипу — непонятных ему шнурков с узелковым письмом, которое могут прочесть только чиновники, называемые кипу-камайоками. Но если бы в тот раз ему пришлось передать устное распоряжение, он, наверное, не сумел бы вспомнить его.
И все оттого, что, когда он пробегал мимо этой девушки, она взглянула на него. Посмотрела, и как! И какие у нее глаза! А сама… сама она казалась прелестнее, чем та дева Солнца, которую Синчи видел однажды. Она вместе со своей свитой направлялась на юг. Вероятно, в Айякучо, во дворец самого правителя, сапа-инки, чтобы он, если соизволит там остановиться, мог выбрать себе самую красивую девушку из числа тех, что уже ожидали его.
Дева Солнца была очень нарядная, в богато вышитых тонких одеждах, в плаще из нежнейшей шерсти молодых диких лам-вигоней. Плащ был сколот огромной золотой брошью, в ушах — тяжелые, тоже золотые, подвески. Готовя ее в дорогу, две служанки старательно расчесали ей длинные прекрасные волосы.
А девушка из селения была в обычной грубой одежде, на руках у нее — только тонкие серебряные браслеты, волосы коротко острижены, и она собирала навоз на топливо — а все-таки казалась более красивой!
Глаза той, из касты инков, были холодные, полные презрения и гордости, у этой они сияли радостью. У этой были белые, ровные зубы, а губы ярко-алые.
Иллья. Он узнал ее имя. Иллья. Часто в песенке чиско, веселого дрозда-пересмешника, можно услышать подобные звуки. Иллья…
Потом он еще несколько раз видел ее, и всегда мимоходом, пробегая по дороге. В конце концов ему стало казаться, что девушка нарочно выходит из дому, издали заметив приближающегося часки. Иногда она стоит возле хижины, на горе, иногда сбегает вниз, к самой дороге. Может быть…
Над соседним сторожевым постом, за деревушкой Илльи, взвился столб черного дыма, один, потом другой. Начальник поста, сидевший у стены на полу и лениво жевавший листья коки, повернулся к Синчи.
— К нам бегут, уже подали сигнал. Два раза поднялся дым. Приготовься! А ты, Бирачи, следи за огнем. И собери соломы на два дымовых сигнала, чтобы вовремя предупредить следующий пост. Видимо, что-то срочное.
Синчи ничем не выдал своего недовольства. Он предпочел бы бежать в противоположную сторону, к селению Илльи; может, снова удалось бы увидеть ее? Но ведь часки сам не решает, когда его очередь отправляться с донесением.
Он сбросил плащ и остался в одной лишь набедренной повязке, проверил, надежно ли держатся на ногах сандалии-усуто, не натрут ли они ноги во время бега, сделал несколько глубоких вдохов, расправил плечи.
Гонец с соседнего поста уже приближался, тяжело дыша. Синчи вышел ему навстречу и побежал рядом, приноравливаясь к его шагу. Первый вестник на ходу пересказывал поручение.
— К инке, правящему в Айякучо, обращается курака Ауки, правитель уну Анкачс. В долине под Уаскараном обнаружено гнездо священной птицы коренкенке. Запрашиваю: как поступить? Я приказал удалить местных жителей и оставил в долине охрану.
