— Дочь Джека Корнока возвращается домой, — сказал Кейт Бертеншоу.
Марджори Бертеншоу сидела за туалетным столиком и колдовала над своим лицом, готовясь к очередной схватке с дневным светом.
— Я не знала, что у него есть дочь. Как ее зовут?
— Сильвия Фоли.
— Замужем, значит.
— Разведена. Вовремя возвращается, ничего не скажешь.
— Сколько ей лет?
Кейт Бертеншоу выбирал рубашку и размышлял вслух:
— Первым родился Брюс. Погиб на войне. Потом Стюарт. Потом, с большим перерывом, Сильвия. Сильно за тридцать, наверное? Наверное, так.
Марджори Бертеншоу не знала первой семьи Джека Корнока. Она познакомилась с ним, когда он уже развелся, женился вновь и перебрался на северный берег залива. Ни Джек Корнок, ни его вторая жена Грета не числились среди ее друзей.
— А Грета Корнок знает о приезде Сильвии?
— Мне это неизвестно. Я звоню ей отнюдь не каждый день.
— Иногда кажется, что каждый.
— В последнее время я действительно часто упоминаю ее имя, потому что она оказалась в затруднительном положении.
— А я думала, это Джек оказался в затруднительном положении.
— Конечно, им обоим тяжело. Хорошо бы тебе позвонить Грете.
— Мне хватает своих неприятностей.
Стоя перед зеркалом, Кейт Бертеншоу завязывал галстук, в нижней половине зеркала отражалось лицо его жены. Кейту исполнилось шестьдесят пять, сухощавый, стройный, с длинным, надменно вздернутым подбородком и чуть презрительно изогнутыми губами, он говорил спокойно и негромко:
— Я занимаюсь делами женщины, которая покупает дом в восточном пригороде. Агент по продаже — Стюарт Корнок. Во время деловых переговоров я как-то позвонил ему, и Стюарт сказал, что его сестра возвращается в Сидней.
Грета Корнок поговорила по телефону с сыном Гарри и позвонила старшей дочери Розамонде. Рядом с телефоном лежал блокнот, в ожидании ответа Грета рисовала кубики. В трубке раздавались бесконечные гудки. Грета нажала на рычаг, набрала номер младшей дочери, Гермионы, и снова принялась рисовать маленькие аккуратные кубики. Гермиона была дома.
— Гермиона, — сказала Грета, — мне только что звонил Гарри. — Она заговорила громче, потому что услышала в трубке шум проходящего поезда. — Он вчера встретил на улице Стюарта.
— На улице Стюарта? — думая о чем-то своем, повысила голос Гермиона. — Имоджин, — крикнула она, — сейчас же отпусти! Секунду, мама!
Гермиона положила трубку, высвободила свои джинсы из цепкой детской ручонки, переступила через Имоджин и закрыла балконную дверь. Месяц назад они со Стивеном продали дом и пока снимали квартиру на втором этаже рядом с Северной железной дорогой. Гермиона дала малышке сухарик и снова взяла телефонную трубку.
— Да, так ты говорила про Стюарта Корнока? Стюарт обещал подыскать нам дом, но пока не подыскал. Имоджин уже пытается вставать.
— Вы все рано начинали стоять и ходить. Стюарт сказал Гарри, что Сильвия возвращается домой.
— Да? — Гермиона явно заинтересовалась. — Когда?
— В следующую среду.
— Хотела бы я знать зачем.
— А почему бы нет?
— Хотя бы потому… Я считала, что она обосновалась в Европе насовсем, освоилась, прижилась… погоди, ты думаешь, она возвращается из-за папы?
Грета заштриховывала кубик.
— Понятия не имею.
— Ты слышала о ней что-нибудь в последнее время?
— С тех пор как заболел папа, ничего. Удивлялась, когда у меня было время удивляться.
— Что Стюарт сказал Гарри?
— Сказал, что она позвонила, сообщила номер рейса и попросила снять квартиру, больше ничего.
— Мама, скажи, пожалуйста, как папа?
Оба сына Греты называли ее мужа Джек, иногда Грозный Командир, но Розамонда и Гермиона продолжали называть его папой, как привыкли с детства.
— Без перемен, Гермиона, — ответила Грета.
— Просто ужасно. Ох эта кошка!..
— До свидания, родная.
Грета положила трубку и вышла, зацепившись наброшенной на плечи кофтой за дверь. Высокое крыльцо под крышей, затенявшей холл, выходило в сад со стороны улицы. По заросшим травой обочинам Орландо Роуд передвигались без машин только школьники, слуги из соседних домов и любители бега трусцой. В уголке сада мужчина, стоя на коленях, высаживал на клумбу Гретины любимые цветы.
— Сидди! — тихонько, с неподдельной теплотой окликнула его Грета.
Сидди поднялся и торопливо заковылял к крыльцу, в каждом его движении чувствовалось желание успокоить и утешить. На вид ему было лет пятьдесят, родился он на северо-западе Австралии, там же, где Джек Корнок, который более тридцати лет назад взял его в свой бар. У Сидди были покатые плечи, неестественно узкая голова и красные щеки. Его полосатая рабочая рубашка и толстые шерстяные брюки на подтяжках источали кислый запах немытого тела, чувствовавшийся даже в его двухкомнатном домишке в Бруклине на Хоксбери-Ривер. К нижней губе Сидди прилипла наполовину выкуренная папироса.
— Сидди, обойди дом и взгляни, как он там, хорошо?
Сидди кивнул и поплелся за дом, а Грета вернулась к телефону и снова набрала номер Розамонды. Розамонда и ее муж Тед Китчинг, самые богатые в большой семье Греты, жили на южном берегу залива в Пойнт Пайпере. Из всех детей только Розамонда походила на мать: у нее были голубые проницательные глаза и светлые волосы. Разговаривая с Гретой, она разглядывала японский контейнеровоз, приставший к берегу, и сначала не очень вслушивалась в слова матери.
