Александр и Лев Шаргородские
Лёка и Алёна
— Что за странный самолет? — спросила Лека.
— Подожди, какой, к черту, самолет, мы не виделись 12 лет, — Алена обняла ее, — какой, к черту, самолет?!
— Да вон, белый, белый альбатрос.
На белой полосе, под белым небом в белесом тумане стоял белый самолет без опознавательных знаков.
— Не знаю, — Алена махнула рукой, — ну, как ты там?
— А откуда он? — спросила Лека.
— Что за прихоть?! После вековой разлуки — вдруг самолет! Да тут каждую минуту что-то садится и что-то взлетает. В мире двести стран. И каждый день появляется новая. Дался он тебе! Ну, двинули.
Она обняла Леку, и они пошли по летному полю, покачиваясь. Два подсолнуха в июле.
Легкий смех витал над полем.
Алена забросила баул в машину, и они покатили.
Мерседес был открытый, и теплый ветер развевал Лекины волосы.
— Тебе бы пошел открытый Ролс-Ройс, — сказала Алена, — ты стала еще красивее. Как это у тебя получается в той стране? С вашей едой, с вашей радиацией.
— Если родилась красивой, — пропела Лека, — значит, будешь век счастливой.
— Какие у тебя зубы, Лека, — в 33 года такие зубы!
— С вашей едой, с вашей радиацией.
— Натюрлих. В нашей богатой Германии столько женщин с ужасными зубами. Если б у тебя были плохие, Гюнтер бы тебе сделал восхитительные. Он Паганини зубов. Его бормашина летает, как смычок…
Они мчались из Кельна в Аахен. Был чудесный августовский полдень. Что-то шептала пшеница. Свистел соловей.
— Ах, Германия, — повторяла Алена, — ах, мой милый Августин, сладко спи…
Они подъехали к трехэтажному дому в центре райского сада. За забором ржала лошадь.
— Герман, — нежно позвала Алена.
— Это твой муж? — спросила Лека.
— Муж Гюнтер, я тебе говорила, — поправила Алена. — Герман — конь. Ему три года, гордость Аахена.
Они въехали в сад. Пахло розами. В пруду плавало три лебедя.
Герман приветливо ржал.
— Ты будешь катать мою лучшую подругу, — Алена обняла его, — гут, Герман?
— Гут, гут, — Герман в знак согласия закачал головой.
— А это майне хауз, — Алена повела рукой, — шедевр Ханса Шпреде — лучшего зодчего Аахена.
— Лучший зодчий, лучший конь, — произнесла Лека.
Алена не слышала.
— Лестница — каррарский мрамор, — продолжала она, — "ПИЕТА" Микеланджело из того же. Стол — стекло Мурано, ножки — Бурано, плыл на корабле из Венеции. Сначала морем, потом по Рейну.
— Стол путешествовал больше, чем я, — сказала Лека. — Ты живешь в немецкой сказке.
— Братьев Гримм, — согласилась Алена, — а это мой маленький Мук, слышишь?
Откуда-то снизу доносился рокот бормашины.
— Гюнтер, бедненький, работает с утра до вечера. У людей болят зубки, и мой маленький Мук их спасает. Кабинет у нас на первом, мы — на втором, отсюда виден майне либе Аахен.
— Ты любишь свой Аахен? — спросила Лека.
— Обожаю — чисто, тихо, уютно. Даже ночью можешь спокойно гулять. Никто не подойдет. А как он тебе?
— Я еще не гуляла тут по ночам, — Лека рухнула в кресло. — У вас бывают белые ночи?
— В Германии есть все! В Киле пожалуйста — сколько хочешь белых ночей.
— Разведенный Дворцовый мост?
— Перестань, что за глупая ностальгия? Ты впервые на Западе?
— Да, — ответила Лека.
— Тридцать три года не выезжать! Как ты только выдержала?
— Бормашина не останавливается? — поинтересовалась Лека.
— У людей болят зубки, — повторила Алена. — Прости за бестактный вопрос — на что ты живешь? На зарплату филолога?
— Продаю наследство, — ответила Лека, — камни, ожерелья. По камню в месяц. Волшебное ожерелье кормит меня пять лет…
— А у нас — бор-машинка. В прошлом году купили дом в Чили.
— Дальше не было?
— Аахенцы любят экзотику, — объяснила Алена, — и потом, в Чили у нас родня — дядька Гюнтера Вольфганг и тетка Амалия — чудные старики, поселились там сразу после войны.
— А где жили "до"?
— Перестань, кого это сейчас волнует. Мы с Гюнтером очень увлекаемся лошадьми, у нас прямые контакты с орловским заводом.
Бормашина звучала ровно и уверенно. Гюнтер зарабатывал на орловского рысака.
— Лучшие люди Аахена носят зубы моего Гюнтера, — продолжала Алена, — бургомистр Шванц, судья Шмук, пастор Швабе…
Алена еще долго перечисляла лучших людей Аахена с зубами Гюнтера. Лека рассеянно слушала.
— Кстати, у Рольфа тоже наши зубы, — вдруг сказала Алена.
— Неужели, — удивилась Лека, — а уши?
— Перестань издеваться. Совсем неплохой мужик. У него пивной заводик. Я тебя с ним познакомлю. Он скоро будет здесь. Давай пока быстро окунемся — и за стол.
Они барахтались в бассейне посреди сада, брызгались, визжали, потом долго вытирались махровыми полотенцами, и, наконец, сели прямо на траву, где был накрыт стол с яствами — итальянские сыры, финские колбасы, фрукты из Африки, таиландский перец и большая бутыль мозельского вина "Молоко моей матери". Посреди, на вертеле, красовался кусок жареной оленины.
— Гюнтер вчера сам подстрелил на охоте, — похвасталась Алена, — олени — его страсть.
— Почему именно олени?
— Гюнтер говорит потому, что ничего благороднее он не встречал. Он никогда не пойдет на оленя с ружьем — он пронзает их стрелой из лука. Настоящий германец — стреляет не хуже своих предков. Он вообще отменный стрелок — это у него от бормашины — там тоже надо быть точным, особенно когда лечишь нерв… Отрезать тебе кусочек?
