Мартин, надеюсь, к тому времени, как ты получишь эту записку, твоя новая жизнь уже войдет в колею. Мы оба знаем, что поступаем правильно, но ты всегда будешь дорог мне, помни об этом. Что бы я ни говорила, я все равно с любовью и признательностью вспоминаю годы, прожитые с тобой. Надеюсь, ты никогда не забудешь: я по-прежнему твой друг и навсегда твоим другом останусь. Береги себя. С любовью Кэри…
Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок! Я наблюдала, как Мартин загружает в фургон последнюю картонную коробку, и представляла, как бы он сейчас смотрелся, возьми я и выстрели в него. Он сначала зашатается, воображала я, а потом, истекая кровью, рухнет на землю. Как раз на этом месте он с заискивающим видом улыбнулся шоферу и грустно взглянул на меня.
– Кэри, я… – начал было он, как будто играет роль в телесериале… или как будто он способен на человеческие чувства.
– Будь осторожен! – перебила я его, хотя меня вполне устроило бы, разбейся он в какой-нибудь автокатастрофе на двадцать пятом шоссе. – Как-нибудь созвонимся.
Я чмокнула его в щеку, со злорадством заметив, что при этом он чуть смутился, повернулась и, поднявшись по ступеням крыльца, вошла в нашу семейную нору с блестящей красной дверью.
Прислушавшись к себе, чтобы проверить – не раскисла ли я? – и убедившись, что странно, но нет, я подошла к окну и увидела: фургон уже тронулся в путь. Мартин бросил на дом последний, страдающий, весь-этакий-несправедливо-обиженный взгляд, сел за руль своего автомобиля с претенциозным номером и уехал.
Мартин бросил меня.
Сидя на скамье у окна – привычном месте, где я пережила не один эмоциональный кризис, – я ждала, когда на меня накатит чувство безотрадного одиночества. Но – никаких признаков.
Мартин покинул меня.
Я – брошенная.
Бывшая.
И – ничего!
Я попробовала для опыта всхлипнуть, надеясь, что выплакала еще не все слезы за вчерашний день, когда они лились из моих глаз неудержимым потоком. Однако все мои усилия выжать из себя хоть слезинку были тщетны. Улыбочка, которую я состроила, прощаясь с ним, оказалась вполне удобной. Не считая жуткого похмелья, с постоянными позывами к тошноте, я не испытывала почти никакой боли.
Как странно.
Хотя с чувствами всегда так… Мои всегда ведут себя совершенно не так, как я от них ожидаю. Я всегда винила в этом коварные гены (чего стоят метания моих папаши и мамаши). Однако в данном конкретном случае все дело было в моей неопытности. По всему, что я знала об Окончательном-Разрыве-Серьезных-Долговременных-Отношений, он должен был спровоцировать скачок на целых десять пунктов по шкале «Переживаете ли вы стресс?». Плюс нежелательное вмешательство родственников – во всех видах (еще десять пунктов).
Но, как говорится, теория – это одно, а практика – совсем другое дело. Чужой опыт не стоит принимать в расчет. Убежав от моего отца, моя мать закатила шикарную вечеринку, на которой подавали шампанское и пирожки с лососем. А вот тетушка Мод, узнав, что дядя Джеффри пакует свои чемоданы, вскрыла себе вены в ванне.
Людей с таким неустойчивым настроением, как я (даже в лучшие времена) поискать надо. Всю жизнь я вязла в заводях истерии, обжорства и пьянства, а рядом гудели мощные пароходы Позитивного Отношения к Жизни, на которых надеялась когда-нибудь обрести свое новое будущее. И, мысленно готовясь к этому черному дню, я собиралась провести его в беспрерывных рыданиях.
Но вот «это время пришло» (как там в припеве песни Фрэнка Синатры «Мой путь»), а у меня – ни слезинки. Жизнь постоянно сбивает нас с толку. Проанализировав ту странную смесь эмоций, которую я испытывала (нетерпеливое предвкушение чего-то нового, ощущение драматичности и значимости момента, сладкая острая жалость к себе), я бы сказала, что у всего этого есть какой-то радостный привкус. Конечно, никакой гарантии, что это продлится долго. Приподнятое настроение редко посещает меня, и не надо забывать: всю прошлую ночь я рыдала, выла и била посуду.
Мы хотели расстаться по-взрослому, выпить вина, вспомнить лучшие времена, обсудить кое-какие детали нашего дружественного расставания. Я положила записку в его чемодан, приготовила благожелательную прощальную речь, которую должна была произнести на пороге перед его уходом. Я решила держать себя в руках в его присутствии. Но алкоголь всегда был непреодолимым препятствием на пути осуществления моих самых благих намерений. И, конечно же, как только я выпила все вино, какое было в доме, и добралась до бутылки вишневого ликера, который тетя подарила моей матери на позапрошлое Рождество, я дала волю своему гневу. Я высказала Мартину все, что думаю о его новой пассии (этой Шэрон!!!), и велела ему забыть дорогу назад.
А потом пошло, поехало. Все старые обиды всплыли.
– Кэри, как ты можешь?! Вспомни о Найджеле!
Мило, не правда ли? Пьяная, я бормотала сама не помню что. Что я могла возразить человеку, который уехал в командировку, подцепил там какую-то секретаршу, три ночи подряд трахался с ней, а потом решил, что он, видите ли, хочет с ней жить, – и угадайте, кто кого обвиняет после этого в неверности?! Но к старым упрекам на этот раз прибавились новые, оскорбительные, которых я прежде не слышала (взять бы да ткнуть ему в лицо мою жирную задницу!), которые он таил в себе все десять лет нашей совместной жизни – практически со дня нашей свадьбы.
