Космический корабль имел много имен.
Для Наставников это был «2018СС» — безликое название, данное нехитрому миру
из льда и холодных смол, давным-давно выпотрошенному, а потом получившему
двигатель и ответственное задание — унести подальше уцелевших в бесславной
войне, преисполненных благодарности за свое спасение.
Среди пассажиров, как людей, так и многих прочих, он именовался
торжественнее: в его честь раздавались восклицания, клекот, низкий рокот;
некоторые варианты имени имели не звуковое, а только световое обозначение,
некоторые были сладкими феромонами, не поддающимися переложению на язык слов
и звуков.
Фукианы, вид, не способный к образному мышлению, величали корабль
«Великим-Гнездом-в-Черной-Земле» — почтительное название, подразумевающее
достаток, безопасность, довольство.
Мухианы, похожие на китов, воспевали «Великий Ус».
Но как бы ни звучали бесчисленные имена, значили они всегда одно и то же —
«Дом». А также «Утроба», «Яйцо», «Спасение».
Два совершенно разных существа, вскормленных во младенчестве молоком, на
своих совершенно не похожих языках называли его «Материнская Грудь», а некое
создание с клювом и перьями по родственной логике любовно клекотало о
«Зеленой Материнской Отрыжке».
Люди тоже называли корабль по-разному, что было с их стороны вполне
естественно. Они изготовили и сам корабль, и Наставников и вдвое
превосходили численностью любой другой вид, его населявший. Между собой они
именовали корабль и «Паутиной», и «Гнездом», и «Надеждой», и «Ковчегом», и
«Небожителем», и «Скитальцем». Во время церемониалов, когда надлежало отдать
дань традиции, корабль превращался в «Рай» или в «Эдем», а то и в трепетное
«Царство Небесное».
Последнее ко многому обязывало. Ведь если ты допущен в Царство Небесное, то
логично предположить, что все прочие места во Вселенной имеют изъяны,
нехороши и нечисты.
А если ты дотянулся до такого совершенства, то не требуется ли совершенство
и от тебя самого? И не время от времени, не по большому случаю, а всегда,
каждодневно, с первого глотка материнского молока или зеленой отрыжки до
последнего твоего счастливого вздоха?
«Паутина» был по всем меркам огромным кораблем. Особенно с точки зрения
маленькой девочки, которую на каждом шагу ожидали невероятные чудеса.
Сарри появилась на свет в одном из старейших человеческих отсеков — в
колонии полеводов, охотников и дельцов. Из своей комнаты для игр она могла
наблюдать весь отсек — вращающийся с целью поддержания искусственной
гравитации цилиндр, где вольготно располагались несколько зазубренных гор и
небольшое неспокойное море. То была прекрасная родина для окрыленного гения.
Приемные родители Сарри были умны и степенны, а союз их признавали
безоблачно счастливым. В сердцах благополучных лавочников находилось место и
для этого любовно вылепленного ребенка. С момента зачатия развитие девочки
протекало под строжайшим наблюдением, подвергалось искусной коррекции; ее
безупречная генетика обогащалась благодаря мирной атмосфере деревни, где все
было направлено на то, чтобы она спокойно приблизилась к осуществлению
главной цели, ради которой ей дали жизнь. Ей надлежало стать Голосом.
Сарри заговорила задолго до того как научилась ходить. Ей еще не исполнилось
двух лет, а она уже умела поддерживать настоящий взрослый разговор. Всего
четырех лет от роду она написала небольшой роман — пустяковый, конечно, но
зато удививший всех очаровательными находками. Позже она изобрела особый
язык, на котором написала второй роман, и обучила этому языку свою лучшую
подружку — девочку старше ее и выше ростом, несравненную красавицу по имени
Лильке. Лильке проштудировала опус от корки до корки и воскликнула:
«Прелесть!» Однако Голосу, каковым должна была стать Сарри, дано
распознавать ложь и ее мотивы; Сарри простила свою лучшую подругу: ведь то
была ложь во благо.
Наставники управляли «Паутиной» легчайшими прикосновениями. Обычно они не
вторгались в жилые отсеки, не считая нужным вмешиваться в течение
органической жизни. Однако один из Наставников завел привычку навещать
Сарри. Звали его Эджи. Из вежливости он принимал человеческое обличье и
выглядел как старый мудрец, правда, от него пахло свежей резиной, с
загорелого безволосого лица не сходила улыбка, а огромные черные глаза
горели сами по себе при любом освещении, хотя и были наделены способностью
моргать для вящей иллюзии принадлежности их хозяина к человеческой породе.
Этот ребенок вызывал у него особый интерес. Родители Сарри испытывали
законную гордость и просили девочку хорошо себя вести в его присутствии —
будто она когда-либо вела себя плохо! — внимать речам, задавать разумные
вопросы и давать быстрые, исчерпывающие ответы.
Когда Сарри исполнилось пятнадцать лет, Эджи принес ей толстый альбом,
полный бабочек.
— Выбери одну, — предложил он ровным, сухим голосом. — Любую, какую хочешь.
Выбирай!
— А зачем? — спросила она.
— Я ее для тебя создам, — был ответ. — Тебе интересно?
Сарри не смогла сосчитать бабочек: казалось, у альбома нет конца. Добравшись
все же до последней страницы, девочка вернулась к началу и обнаружила новых
бабочек. Каждая стадия их жизненного цикла была представлена объемно, чаще в
натуральную величину, с обозначениями на всех языках, бытовавших на корабле.
Юный Голос понимал почти все звуковые комментарии. Некоторые из бабочек были
обитательницами исчезнувшей Земли, но большинство имели иное происхождение:
их отличало нечетное число ножек или глаз, что говорило о серьезных
генетических изменениях. Лильке готовилась стать генетиком, и Сарри
задумалась, какие вопросы можно было бы задать подруге. Возникла пауза,
которую прервал Эджи:
