Круг общения

Данное издание осуществлено в рамках совместной издательской программы Центра современной культуры «Гараж» и ООО «Ад Маргинем Пресс»

Оформление: sangatstudio

© Агамов-Тупицын В., 2013

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2013

© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС»/ IRIS Art Foundation, 2013

Своя среда лучше чужого четверга.

Анри Волохонский

Это предисловие писалось урывками – учитывая, что привычка писать в самолете вырабатывается, как терапия от приступов клаустрофобии. Мозаичность текста, его похожесть на лоскутное одеяло (quilt) – непременный спутник «фармакологического» письма. Лоскутность по-английски Quilty – слово, знакомое нам по роману Набокова «Лолита», где фигурирует лоскутный персонаж с этой фамилией. Со временем quilt превратился в жанр, и мне удалось напечатать с десяток таких «одеял» в периодических изданиях. Лоскутность – неотъемлемая часть ландшафта культуры, поскольку каждый такой ландшафт представляет собой констелляцию кластерных зон, «кругов общения». Именно в них (и благодаря взаимодействию между ними) происходит воспроизводство культуры.

«Круг общения»^>1 – не ковчег и не усыпальница. Скорее, это место встречи с «фантомными» персонажами, художниками, критиками и литераторами, с которыми автора этих строк связывали профессиональные и дружеские отношения.

В процессе их описания возникает вопрос: в какой мере наше стремление к сотрудничеству сочетается с тем, что мы называем взаимной симпатией, и какова вероятность того, что дружеская «повинность» и производственные отношения суть вещи совместные? Особенно если учесть, что в мире искусства контакты и связи – скоропортящийся продукт.

Причина – «конфликт интересов» между режимами дружбы и режимами профессионального творческого обмена. Ведь если в прошлом производительные силы и средства производства подразделялись на материальные и нематериальные, то теперь преимущественную роль играет имматериальная сторона дела, т. е. не какой-то конкретный продукт, а то виртуальное облако, которое его окружает^>2. В современном искусстве, где различия между нематериальным и возвышенным постепенно стираются, это связано с возросшим влиянием производителей имматериальных ценностей (менеджеров, рекламных агентов, законодателей мод, посредников, комментаторов и т. п.), от чьих мнений и оценок зависит материальная составляющая искусства. Следуя их примеру, художники начинают захватывать территории, на которые они прежде не покушались, тем самым создавая конкурентную атмосферу на рынке имматериальных ценностей. Профессиональный критик (теоретик, интерпретатор) перестает быть другом художника и превращается в его соперника.

Круг общения (в идеале или на стадии проекта) предполагает коллегиальное осознание причастности к происходящему, и не только в нас самих, но и в пространстве вокруг нас. Политика и революционные настроения полезны (и даже спасительны) для искусства, учитывая замедленные темпы его развития и склонность к стагнации. Жесты сопротивления и протеста, выраженные художественными средствами, отнюдь не газета, плакат или прокламация. Скорее, это альтруизм, посредством которого искусство омолаживает себя, порой с риском для жизни. Политическая рефлексия способствует обновлению культуры, придает ей динамизм и создает условия для прибавочной символизации. Революция преумножает удовольствие от искусства, но чтобы его продлить, нужна прибавочная революция. Главное – вовремя высвободиться из тенет контекста, даже если стремление изменить статус-кво – это война с ветряными мельницами.

Гомогенные среды (содружества, круги общения) обладают одним существенным недостатком: в случае угасания интереса к тому, что в них происходит, оздоровительные процедуры опираются исключительно на внутренние ресурсы, которых чаще всего недостаточно. Когда слова или зрительные ассоциации начинают изнашиваться, их заменяют чем-то другим или модифицируют в пределах гомогенной «языковой» среды. Однако гетеротопия тоже может использоваться как страховой полис, даже более эффективный, чем посредничество родных пенат. Так, литературные клише лучше всего врачевать с помощью идиоматической визуальности, а художественное зрение – с помощью идиоматических текстов. Вот, наверное, почему художники проявляют интерес к поэзии, а поэты посещают выставки альтернативного искусства. Взаимосвязь между литературным творчеством и работой с изобразительным материалом делает их максимально приспособленными для перекрестного лечения. В сочетании они образуют подобие платоновской аптеки.

В пьесе Александра Введенского «Минин и Пожарский» (1926) есть указание: «Уральская местность. Ад». Даже если между адом и уральской местностью нет ничего общего, гетеротопия – тот самый принцип, по которому выстраивается символический космос. В несколько ином инсталляционном режиме «работают» рай и чистилище: гармония без отчуждения и отчуждение без гармонии. Круг общения – еще одна тотальная инсталляция. Именно в таком формате была сделана выставка под названием «Нома» (1993)^>3, где все дышало на ладан, указывая на эфемерность референтных групп и сообществ. И это при том, что коллективные тела культуры более всего причастны к превращению эстетических практик в ритуальные (см. ил. 1.1). Различия между ритуалами формируют («вычерчивают») обособленные миры. Блуждание между ними обретает черты институциональной активности, и мы встраиваем его в исторический ландшафт под предлогом коммуникативного действия, получающего обоснование в модусе свойственного ему бытия. Хотя аргументация в большинстве случаев притянута за уши, путешествия в прошлое становятся разновидностью академического туризма