Кобона
Иоанн Антонович
утро 9 июля 1764 года
А-а, – от надрывной боли в руке Иван Антонович пришел в сознание. Вскинулся – и тут же испытал невероятное счастье, еще бы – он ожидал, что у него от удара кинжала распорот живот, и вывалились кишки. Но нет, там все в порядке, но снова многострадальной руке досталось. Но это уже неприятные мелочи, не больше.
Повезло!
На ладони торчало три обрубка пальцев, отрезанные осколком бомбы, еще только начавшие заживать. Обрубку безымянного пальца и досталось – именно в него несостоявшийся убийца угодил стилетом, в незажившую рану. От адской боли он моментально потерял сознание, но лишь только на одну минуту, вряд ли больше. Почти сразу же очнулся от хриплой ругани и криков – гвардеец, попытавшийся его зарезать, уже был свален на пол охранниками, которые натурально месили его кулаками. Лавров только хрипло стонал, нещадно избиваемый.
– Остановитесь, он мне еще живым нужен! С этой паскудой обсудить надобно подробности данного инцидента!
От громкого рыканья Иоанна Антоновича избиение несостоявшегося убийцы остановилось мгновенно, но тут натурально заверещал «старичок» Горезин, глава Дворцовой полиции:
– Я ведь сам его догола раздел и обыскал, откуда стилет?! А… Это капрал лейб-кампании Аббакум Миронов, он за спину гвардейцу зашел, когда вел его сюда, и, видимо, в руку сунул. Это он, боле никто не заходил! Но как они сговориться успели…
– Это заговор! Найти капрала живым! Догнать!
Рявкнув приказ, Иван Антонович прижал холстину к вторично раненому обрубку пальца, останавливая кровь. Еще раз повезло, что ладонь клинок не взрезал, успел чисто на инстинкте отшатнуться – в прошлой жизни так при обыске однажды было. Он тогда уцелел, не попался на финку. Огляделся – народу в кабинете прибывало, во дворе слышались вопли и крики – сумасшедший дом, право слово. С этим балаганом нужно было срочно заканчивать, иначе пьеса грозила выплеснуться на улицу.
Никритин принялся раздавать приказы:
– Панику немедленно прекратить, что за крики недорезанных кастратов! Всем во дворце заткнутся и помолчать! Горезин, остаться здесь, я с тобой так поговорю, что на всю жизнь запомнишь! Всем вон! Убийцу в камеру! Оберегать тщательно мерзавца, чтобы счеты с жизнью не свел. Морозов – ты мне головой за него отвечаешь! Отправьте сюда лейб-медика с перевязочным материалом! Всем успокоиться немедленно, он мне ножом в обрубок пальца только попал – сущий пустяк!
Через минуту кабинет оказался пустой, а не успела закончиться вторая, как в бывшем дворце грозной царице Анны Иоанновны наступила полнейшая тишина.
– Интересно девки пляшут, по четыре штуки вряд, – пробормотал Иван Антонович, посмотрел на коленях стоявшего перед ним Горезина. Затем перевел взгляд на открывшуюся дверь – зашел лейб-медик, и тут же принялся хлопотать над обрубком пальца. Через несколько минут перевязка закончилась, и врач радостно вздохнул:
– Рана неопасная, государь, вы вовремя рукою прикрылись, и клинок ниже пошел. И могло быть опасно, – тут врач уткнулся взглядом вниз расстегнутого камзола. Иван Антонович наклонился, посмотрел и обомлел – на узких штанах, там, где в нормальных брюках должна быть ширинка, зияла прореха. Пойди острая сталь чуть ниже, не попади в кисть, которой он прикрыл живот, то попала бы в мочевой пузырь или низ живота – а при нынешней медицине это практически стопроцентная смерть, тем более он успел хорошо позавтракать и напиться.
«Но и тут мало приятного – куда же он тварь попал бы?»
Быстро сунув пальцы в прореху, Никритин замер – стилет мог поразить, так сказать только «внешние органы», он, наверное, выжил после покушения. Однако, нож оставил бы ему на выбор две печальные и жутковатые перспективы – либо стать кастратом, или евнухом.
«Это что же такое получается?! В историю я могу войти как Иоанн Беспалый?! Но если бы ножик в письку попал? Это же какое прозвище бы мне дали… Фу, совсем некрасивое, здесь «орган» именуют «уд»! Удилище и удочка с той же оперы! Не эстетичная кликуха выходит, как в том анекдоте про индейца, которому имя дали!»
Иван Антонович вытер холодный пот, вспомнив первую ночь, по-настоящему жаркую, что случилась сегодня. И мгновенно озверел, чего в этом времени с ним не случалось, все же советский в прошлом человек. А тут прямо серпом по извечному месту?!
«Лишить молодого 24-х летнего императора возможности жить полнокровной жизнью, любить и быть любимым, ощутить себя отцом и дать державе наследника престола?!
Всех найду и прикажу евнухами с кастратами сделать! Чтоб такие поганцы больше не размножались!
Все, ребята, раз такие игры со мною пошли, я не по вашим правилам играть начну, а Петра Великого вспомню – Преображенский приказ нужен и князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский, чтоб всю аристократию оторопь пробрала до самых кишок.
Чтоб смотрели и тихо гадили в штаны!
Нельзя мне гуманизм проявлять – не поймут, сочтут за слабость и убьют любым способом. Казни нужны – вот под это дело мы гвардейцев немного и «спишем». Но вот этому гаду, что стилетом в меня потыкать решил, нужно особенно лютую казнь придумать. Ладно, время много, измыслю что-нибудь для всех заговорщиков жутко устрашающее!»
