Когда пишешь книгу, нередко приходится обращаться к знаниям друзей и экспертов. В связи с этим хотел бы поблагодарить Франко Созэ, Кэрол Уэстон, профессора Роберто Вегеса, Сьюзан Уильямс и Джеймса Донлана. Кроме того, выражаю признательность Брукс Пил из метеорологической службы штата Северная Каролина и капитану ВМС США Джорджу Галдоризи (в отставке). Я также в большом долгу перед выдающимися историками: Сесил Вудхэм-Смит, чей труд «Первопричина» стал для меня серьезным подспорьем в описании Крымской войны, и Джиллиан Гилл — в ее книге «Соловьи» проводится бесценное исследование личности и жизни Флоренс Найтингейл и ее медсестер. Высказывание медсестры о чепце было целиком взято из работы Гилл, которая в качестве оригинального источника ссылается на «Письма из Крыма».
Любые возможные ошибки, разумеется, допущены исключительно по моей вине.
И конечно, не могу не сказать слов благодарности в адрес замечательного редактора Энн Гроэлл и моего агента, который поддерживал меня в те периоды, когда моя уверенность в собственных силах ослабевала. Спасибо тебе, Синтия Мэнсон.
Посвящается Лори
В Южном Ледовитом океане,
на борту британского брига «Ковентри»,
65 градусов 28 минут южной широты,
120 градусов 13 минут западной долготы
28 декабря 1856 года
Синклер склонился над койкой Элеонор. Он укутал ее в пальто и укрыл всеми одеялами и простынями, какие только смог раздобыть, но зубы девушки по-прежнему стучали, а дыхание в ледяном воздухе превращалось в облачка пара. Глаза закатились, и лицо в мерцающем свете масляной лампы стало белым и неживым — точь-в-точь как лед, который окружал их судно многие недели.
Онемевшей от холода рукой он провел по лбу Элеонор, убирая с глаз прядь темно-каштановых волос. Кожа на ощупь была жесткой и какой-то мертвенной, однако под ней все еще теплилась жизнь — Синклер ощущал, как в венах слабо пульсирует кровь. Элеонор будет жить, но ей нужно лекарство, и как можно скорее. Придется покинуть каюту и спуститься в кладовую.
— Отдыхай, — тихо проговорил Синклер. — Не успеешь и глазом моргнуть, как я вернусь. — Элеонор вздохнула, бледные губы еле заметно шевельнулись. — Постарайся уснуть.
Он поплотнее натянул ей на голову шерстяной чепец, поцеловал в щеку и встал, выпрямившись, насколько позволял низкий потолок тесной каюты. Держа в руке лампу — стекло закоптилось до черноты, а на дне оставался лишь дюймовый слой китового жира, — Синклер шагнул к двери, но прежде чем осторожно открыть ее и выйти в темный коридор, немного постоял, прислушиваясь: откуда-то из глубины трюма доносились приглушенные голоса матросов. И не разбирая слов, он прекрасно знал, что они обсуждают. С тех пор как непрекращающиеся штормы и ветер сбили судно с курса и погнали в сторону Южного полюса, он все чаще замечал нарастающую тревогу в глазах матросов, слышал их недовольный ропот. Моряки вообще народ суеверный, а теперь, когда на судне появились два загадочных пассажира, наверняка именно их сочли источником нынешних бед. Элеонор не хотелось оставлять одну даже на несколько минут.
Хотя Синклер давно снял шпоры, половицы под ногами все равно скрипели, и он старался шагать, только когда льдины особенно громко ударяли по корпусу корабля или над головой от порывов ночного ветра начинали стонать паруса. Когда он проходил мимо камбуза, тусклый свет его лампы выхватил Бертона и Фарроу, склонившихся над бутылкой рома. В это мгновение судно сильно накренилось на правый борт, и Синклеру пришлось ухватиться за переборку, чтобы удержать равновесие.
— Куда это вы направились? — буркнул Бертон.
Кристаллики льда в его седой бороде поблескивали словно крошечные бриллианты, а одно из ушей украшало большое золотое кольцо.
— В трюм.
— Зачем?
— Не ваше дело.
— Как бы не стало нашим… — Бормотание Фарроу не скрыли громкие протяжные скрипы, с которыми корабль вернулся в вертикальное положение.
Синклер ступил на заиндевелый трап, ведущий в трюм. Жир в светильнике расплескивался во все стороны, растекаясь по стенкам колбы и отбрасывая причудливые тени на бочки с солониной, вяленой треской, галетами — все почти пустые — и бочонки с чилийским ромом. Искомый груз — большой сундук, для безопасности обвязанный цепями и запертый на крепкий висячий замок, — располагался как раз за бочонками. На первый взгляд выглядел он нетронутым.
Бледный свет лампы упал на крышку сундука, и Синклер заметил на ней несколько царапин и небольших зазубрин, словно кто-то ковырялся с замком, а потом и вовсе попытался его отломать. Впрочем, сюрпризом это для него не стало. Единственная причина, по которой его багаж до сих пор не подвергся обыску, заключалась в том, что, помимо ненависти, команда испытывала по отношению к нему еще и страх. С ветераном-кавалеристом, закаленным в боях Крымской кампании и мастерски владеющим пистолетом, пикой и саблей, приходилось считаться.
Синклер поднял повыше ворот армейского мундира, прикрывая шею, и вытащил из нагрудного кармана ключ от сундука. Затем, убедившись, что он один и за ним не следят, отпер замок, ослабил влажные от сырости цепи и поднял крышку. Внутри, под снаряжением для верховой езды, мундиром и несколькими книгами — томики Кольриджа, Чаттертона и лорда Джорджа Гордона Байрона — лежали две дюжины тщательно завернутых и аккуратно сложенных бутылок, на этикетках которых значилось: «МАДЕРА — КАСА ДЕЛЬ СОЛЬ, САН-КРИСТОБАЛЬ». Синклер хорошенько обтер одну бутылку бриджами для верховой езды, сунул ее под мышку и снова запер сундук на замок.
