Немецкий подлинник этой истории принадлежит к собранию историй разных государств, известному под именем «Всеобщей исторической карманной библиотеки».{2} «Краткая история Крестовых походов» переведена была лет за восемь перед сим: но как ее переводчик узнал, что г-н Погодин издает в Москве перевод всего этого сборника, под именем «Всеобщей исторической библиотеки», — то и оставил намерение печатать труд свой.
Г-н Погодин издал историю Неаполя, Пруссии, Швеции, да на том и остановился. Видя, что предприятию г. Погодина не суждено дойти до вожделенного конца, переводчик «Краткой истории Крестовых походов», наконец, решился издать в свет свой перевод. Нельзя не согласиться, что этим он оказал большую услугу русской литературе.{3} «История Крестовых походов» Мишо, весьма плохо переведенная на русский язык, очень обширна и поэтому именно не уничтожает потребности в более кратком сочинении о том же предмете.{4} Сверх того переводчик не просто переводил, но частию и переделывал. «Так как (говорится в предисловии) в разработке истории Крестовых походов в новейшее время, особенно на немецком языке, исследования значительно подвинулись вперед, то переводчик почел себя вправе и даже обязанным воспользоваться некоторыми из сих пояснений и принял оные в текст». Таким образом, из его перевода вышла книга едва ли не лучше подлинника, книга умная, проникнутая мыслию, запечатленная единством воззрения. Излагая события этого великого, странного, огромного, дикого, фантастическою и сумасбродного события, вполне достойного невежества и варварства средних веков, — переводчик смотрит на него глазами современной науки, не увлекаясь никакими предубеждениями, ни фантастическими, ни рациональными. Высказывая в истинном свете немногие личности, исполненные набожности и доблести, немногие поступки, не чуждые человечности, — он в то же время яркими красками изображает невежество, своекорыстие, разврат, неверие, смешанное с диким фанатизмом, зверство, жестокость рыцарей гроба господня, равно как и не скрывает превосходства мусульман над христианами в чувстве нравственности и гуманности. Вообще, главную причину этого события видит он преимущественно в хитрой и своекорыстной политике пап, для которых Крестовые походы явились прекрасным средством отделаться от многих государей, опасных их самовластию, и, следовательно, средством к увеличению влияния, силы и преобладания престола наместников св. Петра над властями светскими. Но что всего лучше, переводчик «Истории Крестовых походов» видит в этом невежественном событии великий шаг вперед со стороны человечества на пути к эманципации от невежества; видит в нем причину падения папского авторитета, следовательно, видит прогресс.{5} Вспомним, что Крестовые походы кончились в конце XIII столетия, а в конце XIV явился Виклеф, в начале XV — Иоанн Гус, а в последней половине того же XV столетия родился Лютер, выступивший на свое великое дело в начале XVI века (1517)…{6} Вот несколько мест из заключительной главы «Краткой истории Крестовых походов», которая представляет общий взгляд на это событие:
Тогда как жители городов и деревень нисходили таким образом в глубокую бедность, — избыток и расточительность вкрадывались в аббатства и монастыри. Толпы праздных, уединявшихся во мраке своих монастырских стен, забывали добродетели евангельские и предавались нередко распутству; западные монахи XIII и XIV столетий посмеивались нередко над молитвенным расположением черни при самом святом алтаре. Летописи сего времени представляют монашество не в светлых картинах. В описаниях монастырских нравов, в которых шутливая и едкая сатира сохранила память времени, находишь всего чаще доказательства глубокого невежества духовных, которые не только тогда нравами, но и познаниями в науках не стояли выше черни в Европе. Много, правда, говорят о заслугах, оказанных монастырями науками и умственному образованию; утверждают иногда, что они были архивами человеческих знаний и просвещения. В самом деле, они заслуживают нашу признательность, что укрыли письменные памятники Греции и Рима от опустошений варварства. Но при этом нельзя не произнести укоризны в эгоизме, с которым монашествующие заключали сии сокровища знания в своих кельях, вместо того, чтоб делиться ими с другими; да и вообще всю эту ученость, столь часто прославляемую, можно подвергнуть сомнению. Ибо в самом деле списки, которые монахи делали с образцовых произведений древности, невежеством их так обезображены, что только разнообразные усилия ученых нового времени успевают их несколько восстановлять и возвращать им настоящий вид их. Что касается до наук, то они, кажется, только вынуждены были укрываться в аббатствах и монастырях, потому что сии последние приняли в себя все, что носило имя предания, и полагали высокую важность в том, чтоб держать их у себя, как в плену. Потому-то и просвещение тогда не могло иметь того быстрого хода, какой оно возымело в веках последующих, когда образование юношества совершалось не в стенах монастырских, но в университетах, когда ученость не стеснялась больше понятиями и отношениями сана. Правда, духовные больших монастырей — аббатств собирались и распространяли рукописи древних образцовых творений; но что делали сии, тому с большею, может быть, силою противодействовали монахи мелких монастырей. При этом стоит только припомнить борьбу, какую должно было встретить со стороны монахов изучение еврейского языка.
