Сергей Тимофеевич ГРИГОРЬЕВ
КРАСНЫЙ БАКЕН
Рассказ
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
На берегу реки
"Ермак"
Машина
Разведка
Беда
В огне
________________________________________________________________
На берегу реки
Максим, съежась, сидел на возу и почти спокойно смотрел, как положили на телегу и покрыли брезентом, словно мертвых, отца и мать.
Каждое утро увозили больных, и еще никто из них не вернулся обратно.
Больше месяца стоят табором беженцы под городом, по волжскому берегу. Спасаясь от наступления казаков, снялись со степных хуторов, чтобы уйти куда-то за Волгу, в такое вольное место, где нет войны.
Волга стала преградой. Сначала ждали переправы, посылали в исполком просить - обещали. Да где же переправить десять тысяч возов! Беженцы стояли на берегу, ломали заборы и сараи и жгли по ночам, дрожа от лихорадки, костры...
И Максима знобило. И хотелось ему сказать тем, кто забрал на воз отца и мать: "Возьмите и меня". Не взяли бы. Остался один. А дядя Игнат - разве он чужой?
Дядя Игнат посмотрел, как мальчик пытается прикрыть на груди прорехи старой свитки, и сказал:
- А чтоб и тебя холера забрала!..
Да, вот если бы Максим заболел холерой, его бы тоже увезли в больницу. А с ним "трясця" - это всех бы надо забирать, всех на берегу трясет лихорадка.
Дядя Игнат ушел куда-то. А Максим боялся сойти с воза: волы хотя и исхудали так, что мослы торчат, но все же свои - у них добрые морды и темные печальные глаза. Впустую жуют жвачку. Кругом все чужие: всех, кто знал Максима, тоже свезли в больницу.
Только воз, да волы, да плуг, опрокинутый вверх поржавелым лемехом, свое... В пыли берег - серый, серые на нем дома, и серые, полуживые среди табора бродят люди, роясь в кучах - нет ли чего съестного. Видит Максим, что ребятишки вылавливают у заплеса из воды арбузные корки и жуют их, и хочется ему тоже, да боится кинуть воз: ведь теперь хозяин-то он... А хочется есть и пить.
Солнце все выше в белесой, пыльной мгле. Максиму нестерпимо печет открытую голову, а под ложечкой лед, и бьет озноб... Пить хочется... И река плещет желтой волной рядом. Кто бы принес испить...
- Мамынька! - шепчет Максим, склонясь к нахлестке фуры. - Пить!..
Мамыньки нет. И дядя ушел куда-то и вернется ли, кто знает? Мальчик тяжко забылся под солнечным пеклом - припадок лихорадки прошел сном, и было уже за полдень, когда он проснулся, услыхав сквозь дрему кем-то сказанные слова:
- А мальчишка-то чей?
И голос дяди Игната ответил:
- А кто его знает. Теперь все хлопцы ничьи.
Максим поднялся в фуре и увидел, что дядя Игнат стоит перед волами, а вместе с дядей в поддевке и картузе старый прасол с посошком из можжевеловой узловатой палки в руке. Прасол потыкал посошком исхудалые бока волов:
- Одна кожа да кости...
Максим понял, что дядя продает волов на мясо. Мальчик, вцепясь в грядку фуры руками, сипло, но громко сказал:
- Волы-то мои!
Старик посмотрел на Максима из-под седых бровей щелочками серых пустых глаз и спросил:
- А ты кто?
- Хозяин.
- Как - хозяин?
- Так, хозяин.
И Максим рассказал, что батьку и мамку свезли в холерный барак.
- А это все теперь мое.
Мальчик положил руку на грядку фуры, потом на плуг, протянул руку к волам и повторил: "Мое". Старик рассмеялся:
- Так, говоришь, хозяин ты?
- Хозяин.
- Теперь, милый мой, хозяев нет.
- Я наследник, - ответил Максим серьезно.
Отец его всегда называл наследником.
Старик рассмеялся еще пуще:
- Наследник? И наследников ноне не полагается.
Прасол снова обратился к волам и, тыча в их бока палкой, щупая кожу, стал торговаться. Дядя Игнат не уступал в цене, и Максим с радостью понял, что продажа расстраивается.
- Два с полтиной, - говорил прасол, стукая в землю посошком.
- Три, - угрюмо повторял Игнат, уставясь в землю, и в это время он был похож на быка.
Волы, не зная и не думая о том, что их ожидает, все так же печально и добродушно жевали свою пустую жвачку.
- Да и волы-то не твои, быть может, - сказал прасол. - Вон хозяин-то сидит. Будьте здоровы!
Старик взялся за козырек, где было засаленное пятно, будто хотел снять картуз для поклона, и, отшвырнув с дороги камень посошком, ушел, постукивая им о землю.
Вечерело. Пыль слеглась. Ярче загорелись по табору здесь и там дымные костры. Волны Волги следом за шумным пароходом заалели, загорелись и с плеском, добежав до берега, затихли. Лес за Волгой стал червонно-золотым, а там, за лесом, где-то вольная земля. Но Максим больше не думал о вольной земле. Его опять знобило. И дядя Игнат, лежа с ним рядом, ворчал сердито:
- Хозяин! Наследник! Пошумлю заутро милицейского. Он тебя спытает, який ты есть хозяин.
Максиму думалось, что дядя шутит и подсмеивается над ним, а тот спросонья с усталой злобой говорил все то же, пугая мальчика, пока и сам не задремал... И Максим забылся тяжело и тревожно. Ему снился сон, что вдруг в ночи на сонный табор налетели казаки. Один подскакал к фуре, огрел Максима и Игната нагайкой и закричал:
"Эй, хозяева, вставай! Чьи волы?"
"Мои", - сказал Максим.
"Вставай, гони!"
Испуганно дрожа, Максим выбрался из-под тулупа, чтобы гнать волов, куда велит казак, и увидел, что нет ни казаков, ни дяди Игната. Табор спит. И дремлют меж фурами волы. Куда ушел Игнат? Опять за прасолом? Или за милицейским?
![Гибель Британии [журнальный вариант]](/storage/book-covers/a4/a4a6a1288b5667afdf00981363e499abf75abc06.jpg)
