БОСОНОГОЕ, НИЩЕЕ, ГОЛОДНОЕ
Восьмидесятые годы прошлого столетия. Котельва на Полтавщине… Одних только приходов семь: Мироносицкий, Вознесенский, Покровский, Троицкий, Всехсвятский, Николаевский и Спасский. Отсюда и церквей столько же. И вдоволь кабаков. Зажмите человека между церковью и кабаком — получится злыдень. Злыднями и почиталась чуть не вся котельвинская голытьба, кроме горстки мироедов. Беспросветная тьма и нужда… Ничего хорошего не предвиделось в жизни и Сидору Ковпаку, родившемуся в бедняцкой семье Артема Ковпака 26 мая 1887 года.
Земли надел — только с голоду не помереть, а семья — всех перечесть, больше, чем пальцев на руках. Кроме отца с матерью, были у Сидора дед, бабка, пятеро братьев и три сестры. Дед Дмитро прожил на свете сто пять лет, повидал многое, был старым солдатом, воевал и на Кавказе, и в Севастополе. О походах, в которых участвовал за долгие годы николаевской службы, частенько рассказывал старик своим многочисленным внукам.
От деда Дмитро услышал впервые Сидор о славном прошлом Котельвы. Основали слободу еще в XVII веке беглые крестьяне да казаки. Уходили они сюда, на Слободскую Украину да на днепровское Левобережье, спасаясь и от крепостного ярма, и от лютований польской шляхты. К 1648 году, когда Богдан Хмельницкий поднял Украину на освободительную войну, Котельва уже была сотенным местечком Котелевской сотни Полтавского полка Войска Запорожского. Ветры истории швыряли Котельву беспрестанно. Так в шестидесятых годах того же бурного века была она в Зиньковской сотне полка, ставшего из Полтавского Гадячским. Котельва превратилась в крепость, защищала земли Слободской Украины от набегов крымских и ногайских татар.
Под знаменами войск Богдана Хмельницкого бились котельвинцы и под Зборовом, и под Берестечком, и под Батогом, и под Жванцом. Воевали они и у Максима Пушкаря, поднявшего народ против Ивана Выгодского — гетмана-предателя, замыслившего погубить дело Богдана Хмельницкого после смерти великого гетмана. Бились котельвинские казаки и под Чигирином, когда на Украину, точно саранча, вновь хлынули турки, и с крымскими ордынцами в походах 1687–1689 годов. Свистели сабли и гремели пистоли котельвинцев и в Северной войне против шведов, когда поворот военной судьбы привел войско Карла XII в слободу. Дотла тогда была разрушена и спалена Котельва…
А потом долгие годы крепостничества, когда превратилась славная Котельва в обыкновенную слободу Ахтырской провинции Слободско-Украинской губернии.
…Чем-то выделил отец, видимо, Сидора из остальных детей, а потому определил учиться в церковноприходскую школу. Единственным учителем по всем наукам в той школе был приходский священник отец Мелентий. Среди прихожан батюшка слыл по духовному сану человеком крутым, ученикам его это было известно совершенно точно. Знания свои в них не то чтобы вкладывал, а прямо-таки вбивал. К «отроку» Сидору, однако, отец Мелентий благоволил: не за кроткий нрав, коим ученик не отличался, а за прилежание и усердие в учении. Школьные годы Сидора Ковпака были недолгими. Церковноприходская и была рассчитана на то, чтобы дать мужику ровно столько грамоты, сколько хватило бы на умение поставить собственную подпись да сосчитать по самой что ни есть мужицкой же арифметике.
А когда решили Сидора выводить «в люди», то отдали его в услужение Фесаку — первому москательщику на всю Котельву, богатейшему по слободским масштабам торговцу. Упросил Артем Фесака взять одиннадцатилетнего Сидора мальчиком на побегушках «за харчи».
Некогда Фесак был волостным писарем, на подношениях слобожан сколотил деньгу, открыл лавку железо-скобяного товара. Механику «не обманешь — не продашь» усвоил назубок. Торговцем оказался оборотистым и хватким, разбогател. От мальчонки, однако, Фесак и Фесачиха потребовали абсолютной честности, как они ее понимали. Бдеть их добро должен был Сидор. Упаси бог покуситься хоть на малую малость. Испытывали: то и дело Сидор натыкался на оброненные вроде бы монетки. То медь, то серебро. Ассигнаций, правда, не попадалось: хозяева были достаточно сообразительны, чтобы не ронять их соблазна ради. Мальчик, подобрав монету, тут же мчался к хозяину или хозяйке и вручал «находку».
Понимал, что к чему, да и отцовский шепот помнил: «Гляди там, сынок, у Фесака-то… Упаси господь хоть кроху хозяйского добра тронуть… Подбрасывать они тебе всякое станут, не подумай утаить чего… Пулей лети к хозяину, отдай… Берегись, хлопче!»
В конце концов Фесак поверил, что его мошне ничто не угрожает. Стал вводить подростка в свои дела.
Все Фесаково благополучие держалось на заповеди: человек человеку — волк, потому не ты обманешь, так тебя обманут. Вот и все наставления, старательно внушаемые пареньку со смышлеными черными глазами на живом скуластом лице.
Чем дальше, тем больше убеждался Сидор, что с его церковноприходским образованием и купеческой «мудростью» ему дальше Фесаковой лавки не уйти. В лучшем случае приказчиком станет, а это значит — «не обманешь — не продашь». Занятие не по душе. А что делать? Хлопоты по лавке загружали с утра до вечера, головы поднять некогда: Фесаков хлеб еще никто даром не ел. И все же нашел Сидор единственно возможный выход, стал бегать под окна школы, что располагалась прямо напротив лавки. Школа называлась министерской. Почему — Сидор не знал, да и не задумывался над этим.