Григорий Злотин
Коулрофобия
Теперь я знаю, почему меня уволили из цирка. Неделю назад шпрехшталмейстер синьор Леопарди, страдающий одышкой верзила в засаленном цилиндре и с нафабренными усищами, свирепо вращая глазами, загнал меня своим брюхом в угол и, обдав тошнотворным запахом шнапса, селедки и лука, зловеще прошипел: "Ну штэ? Допрыгался? Гэ-луб-чик!" и немедленно согнав ухмылку с жирного лоснящегося лица, добавил: "Забирай свои пожитки и проваливай на все четыре стороны, чтоб духу твоего здесь не было! Почтенный цирк бр. Чи-ни-зел-ли в твоих услугах больше не нуждается!"
Оставшись без места, я долго бродил по округе и напряженно думал о том, почему это случилось. Но только теперь мне, наконец, все стало понятно. Я сидел в скверике у фонтана. Неподалеку детишки в косынках юных саперов возлагали цветы к памятнику покорителю Синьцзяна генералу Пшибышевскому, которого скульптор изобразил верхом на его любимом страусе. Потом из подворотни дома, где располагается министерство нравственности, появился клоун. На нем был рыжий парик и полосатые бриджи. И вдруг меня осенило. Ну разумеется! Я пал жертвой преступного сговора. У меня в цирке завелся соперник. Он исподволь, загодя подводил под меня мину, плел интриги, настраивал против меня начальство и сослуживцев: и, наконец, нанес точно рассчитанный удар! Недалекий синьор Леопарди был лишь послушным орудием в руках коварного шута.
Воодушевленный своим открытием, я решил, что не останусь в долгу. "Мой соперник," - думал я, - "несомненно, честолюбив. Раз это так, то может ли он остановиться на достигнутом, заняв обманным путем почетный, но все же скромный пост циркового клоуна? Нет, и еще раз нет! Наоборот, он продолжит свои козни, станет втираться в доверие дирекции, заискивать, двурушничать, доносить... И кто сможет тогда поручиться, что из клоуна этот укравший мое место самозванец не станет вскоре шпрехшталмейстером, потом - товарищем директора цирка, потом - директором цирка, потом - интендантом Е.В.Герцогских Театров, потом - министром нравственности, потом - первым министром, потом - :"
О, ужас! Холодный пот давно уже катился у меня по спине. Огромными шагами я расхаживал взад-вперед по недавно законченной набережной Аа и продолжал свой анализ сложившегося положения: "Далее. Можно ли хоть на мгновение усомниться в том, что мой соперник, проникнув в такое незаменимое для народной нравственности учреждение, как цирк, примется что было сил вербовать себе пособников? Или вы полагаете, что, например, заика-жонглер или старый укротитель барсуков - благонадежны? Ха-ха. Цирк кишмя кишит изменниками, которые только и ждут благоприятного момента, чтобы примкнуть к бунтовщикам. И не следует ли из этого самым естественным образом то, что заведя группу сообщников в цирке, мой соперник немедленно станет перебрасывать мостки в другие жизненно важные учреждения и плести там нити заговора?"
Набережная кончилась, и мимо потянулись покатые, как волны, холмы долины Аа. Голова у меня кружилась, и сердце бешено стучало. "Теперь так. Почему, спросите вы у меня, мой соперник польстился на должность клоуна? Почему не на место судьи, градоначальника, генерал-аншефа, министра? Пф! Вы, конечно, думали застать меня врасплох этим вопросом. Но я ждал этого вопроса. Это детски-наивный вопрос. Этот ваш так называемый вопрос выдает полное незнакомство с теорией заговоров, и в особенности - с отечественной историей! Я смеюсь над вашим вопросом. Прежде чем спорить со мной, почитайте для начала хотя бы проф. Устрюкова-Карамчевского, нашего несравненного Геродота! И вы сразу же поймете то, что и так ясно каждому ребенку: в нашем герцогстве, согреваемом неусыпной заботой министерства нравственности, возмутительные речи дозволяются только клоунам. Вообразите же, в какую пучину ввергнется наша отчизна, если все время умножающиеся ватаги клоунов начнут слоняться по всему краю, распространяя в народе крамолу?!" Я невольно огляделся. Где-то здесь, среди холмов, хоронятся зачинщики смуты, и один из них уже припас для меня за пазухой заржавленный кривой нож.
Я в опасности. Да что там я! Опасность угрожает всему краю! Нужно незамедлительно предупредить власти! Я повернулся и бросился бежать к центру города.
Уже на углу Штайндамм и Рыночной я понял, что что-то не так. Что-то новое, странно зловещее появилось в лицах прохожих. Все они словно передразнивали меня. Отчего полицейский на перекрестке вращает свой жезл точно так же, как я, когда еще месяц назад я на манеже изображал полицейского? Почему вон тот господин в открытом автомобиле нажимает на резиновую грушу клаксона таким же жестом, как это делал я, разъезжая по опилкам в моем малиновом кабриолете? А эта дама? с какой стати на ней полосатая шляпка?! Это я, я, я бегал по цирку в полосатой шляпке, представляя важную даму из общества, а мой напарник Макслиндер целовал мне ручку и подносил огромный букет из разноцветных мочалок! Это мой, мой, мой номер!
Страшная догадка пронзила меня. Я недооценил своего противника. Похоже, что заговор далеко продвинулся за эти дни. Все люди, которых я сегодня видел на улице: дети, няньки, дворники, солдаты, чиновники, пожарные, коммивояжеры, все они - тоже клоуны. Всех их уже успел совратить занявший мое место самозванец. В крайнем волнении я несся по улице, пристально всматриваясь в картонные лица пешеходов. Все они: старики на крыльце богадельни им. царя Соломона, зеваки подле кинотеатра теней, которым уже пять лет управляет дух его покойного владельца, едоки риса в китайской харчевне "Фортунa Стикса"... все они - проклятые гансвурсты, арлекины, петрушки! Погодите, я еще доберусь до вашего дьявольского кукольника, который дергает вас за нитки из-за кулис. Кое-кто, глядя на меня, улыбался. "А-га, смеетесь!" - думал я. "Еще бы вам не смеяться! Дела у вас, верно, идут недурно. Зерна крамолы посеяны широко."
