Веро́ника собирала кости.
Обугленные кости оленя, зажаренного на вертеле; ломкие и сухие, как пла́вник, вываренные ребрышки. В гнилом салате и картофельных очистках Вероника откопала крохотные и острые, как кинжалы, рыбьи косточки, а еще птичьи – полые и хрупкие.
Сидевший у Вероники на плече маленький филин с отвращением ухнул. Вероника тихо шикнула на него и, сложив птичьи кости в корзину, встала.
Было поздно, и вечерняя прохлада обещала ночную стужу. На деревенских улицах было пусто и тихо – никто не видел, как одинокая девочка роется в помойных кучах. Облака отливали серо-стальным, скрывая полную луну, – в такой темени ничего не разглядеть, потому-то Вероника и призвала в поводыри филина. Он зорко видел в ночном мраке и, проникая в разум девочки, подсказывал, где переступить через камушки и булыжники, а где – пригнуться под низко нависшими ветками. Правда, впопыхах Вероника все равно спотыкалась: Вал велела спешить, а заставлять ее ждать – себе дороже.
От возбуждения, подгоняемая сильным страхом: а вдруг сегодня та самая ночь? – кровь быстрее бежала по жилам.
Выдыхая облачка пара, Вероника возвращалась к хижине, где жила вместе с Вал. Домик был небольшой и стоял заброшенным, когда девочки на него набрели: ярко-синяя краска на двери облупилась, сломанные ставни повисли; должно быть, в теплое время года он служил пристанищем для охотников, а в дождливую зиму пустовал. С каждым днем погода становилась суше и теплее, так что вскоре, наверное, придется искать новый дом.
При виде хижины у Вероники внутри все сжалось. Когда она уходила, из трубы столбом валил дым, а сейчас от него остались призрачные лоскутки. Значит, время на исходе.
Подбежав к порогу и настежь распахнув хлипкую дверь, Вероника ворвалась в единственную комнату. Внутри было очень темно, если не считать рыжих проблесков в тлеющих углях. Стоял удушливый запах дыма, на языке ощущался вкус пепла.
Вал стояла посреди комнаты у круглого очага. Резко обернувшись, она нетерпеливо выхватила у сестры корзинку и уставилась на содержимое.
Презрительно фыркнула:
– Все, на что ты способна… – сказала она, отшвырнув корзинку в сторону. Половина косточек рассыпалась по утоптанному земляному полу.
– Сама велела спешить, – напомнила Вероника, заглядывая в очаг: огонь под слоем свежего топлива горел жарко. И подпитывали его не вываренные или обугленные косточки животных, а крупные и белые кости.
На вид человеческие.
Проследив за взглядом сестры, Вал ответила на незаданный вопрос:
– Ты все равно задержалась, мне пришлось самой искать.
Несмотря на жар в комнате, по спине Вероники пробежал холодок. Она плотнее запахнулась в шерстяной платок, и филин-проводник, о котором она совершенно забыла, взъерошил перья.
Сестра заметила движение под покровом, и Вероника замерла, чувствуя, как в тревожном ожидании покалывает каждый мускул в теле. Разозлится ли сестра, как обычно, или позволит птице остаться?
Филин под взглядом Вал нервно переступал с лапки на лапку. Вероника попыталась успокоить его, хотя сама не могла унять тревогу. Миг – и, вскользь оцарапав плечо Веронике, филин бесшумно вылетел в распахнутую дверь.
Вероника закрыла дверь, не смея обернуться, страшась грядущей ссоры. Обе сестры были анимагами – общались с животными, – но смотрели на дар совершенно по-разному. Для Вал животные – инструменты, с которыми и обращаться надлежит соответственно: понукать, заставлять, ставить ниже себя.
Вероника, напротив, видела в них равных.
– Любовь к ним ослабляет, – предупредила Вал, сидя на корточках у очага, спиной к Веронике. Она добавила в набирающий силу огонь несколько мелких собранных сестрой косточек: аккуратно уложила их вокруг пары серых, в разводах копоти яиц. Яйца покоились в ложе раскаленных углей вперемешку с костями и пеплом. Пламя лизало их гладкие бока.
Лица Вал Вероника не видела, но знала, что в глазах сестры горит блеск воодушевления. Вероника медленно и раздраженно вздохнула. Сколько можно об этом?..
– Для наездников птицы не были питомцами, с которыми надо сюсюкаться. Фениксэры были воинами, и с птицами их связывала не любовь, а долг. Честь.
Фениксэры. Всякий раз, как Вал упоминала наездников, анимагов, связанных с фениксами, в сердце Вероники вспыхивал огонь возбуждения. С древнепирейского слово «фениксэры» буквально переводилось как «повелители фениксов», о чем Вал не уставала напоминать. Наездниками становились только анимаги, потому что лишь с помощью магии можно помочь легендарной птице вылупиться, а потом разговаривать с ней и летать.
Вероника лишь о том и мечтала, чтобы стать наездницей. Как королевы-воины древности. Рассекать небеса верхом на фениксе, быть свирепой и отважной, как Лира Защитница или Авалькира Эшфайр, увенчанная тиарой из перьев.
Однако последние наездники парили в небе Золотой империи больше шестнадцати лет назад. Почти все сгинули в Войне крови, когда Авалькиру и ее сестру Феронию стравили в борьбе за трон. Выживших заклеймили предателями – за ними охотились, ловили и казнили. Больше нельзя было творить анимагию без учета и неподъемной пошлины. Анимагам вроде Вероники и Вал приходилось жить в грязи и таиться, скрывая дар, из постоянного страха, что их поймают и отправят на подневольную службу.
