– То, что ты меня не видишь, – не значит, что меня нет.
Ты должна ощущать меня, даже когда я не в поле зрения.
Оливер Куин «Зеленая стрела»
Ты выдумал меня. Такой на свете нет,
Такой на свете быть не может.
Анна Ахматова
Любовь не приживается там, где есть только страх, точно так же, как растения редко приживаются там, где всегда темно.
Стивен Кинг «Противостояние»
* * *
Я бежала, как сумасшедшая, так быстро, как только могла, насколько позволяли мои не слишком тренированные ноги, и даже быстрее – пока вдруг не испугалась, что упаду, утратив контроль над движением, запутавшись в последовательности шагов. Я неслась со всех ног, словно убегала от полиции – со стороны это выглядело именно так – но на самом деле убегала я от самой себя. Полиция ничего не знала обо мне – пока что не знала – но я уже чувствовала себя, как преступник, покрывающий убийцу. Но ведь никто же не умер!
«Откуда ты знаешь?» – услышала я шепот, и от этой мысли мне захотелось бежать еще быстрее, несмотря на то, что это могло обернуться травмой. Я наказывала себя этим бегом, задыхалась, кашляла, сходила с ума от музыки, раздающейся в моих наушниках. Ничего себе утренняя пробежка!
На мне были беговые кроссовки, спортивная одежда, а на предплечье траурной лентой чернел пульсометр, который я нацепила просто так, в качестве камуфляжа, не имея ни малейшего представления о том, как он работает. Пульсометром пользовался Андре, когда бегал в спортзале, хотя и без всяких измерений было ясно, что его сердце работает, как часы.
Может быть, у него вовсе нет сердца?
Я перебежала улицу, забыв посмотреть на дорогу, и водителю маленького «Пежо» пришлось ударить по тормозам, чтобы не сбить меня. Вслед понеслись крики и междометия – на французском. Этот язык прекрасен, даже когда на нем ругаются. Я сосредоточилась на музыке – в моем плеере звучали “Thirty seconds to Mars”[1]. Может быть, если бы меня сбила машина, проблема решилась бы сама собой. Я упала бы, вокруг меня столпились парижане, тихо переговариваясь между собой в поисках врача…
Господи, врача! Андре-то и есть врач.
Я представила, как лежу в коме, а потом, придя в себя и потеряв память, не могу вспомнить, как выглядит Андре, как пахнет Андре, и вообще понятия не имею о его существовании. Разве можно любить без памяти и одновременно бояться до дрожи? Ответ пришел сам собой – можно, если речь идет об Андре Робене.
«Я люблю Андре», – подумала я, холодея. Я отказывалась верить в то, что сказала моя мать. Быть может, Андре здесь совершенно ни при чем, и все это лишь выдумки, очередные фантазии влюбленной в себя актрисы, мечтающей устроить шумиху вокруг собственной персоны? Наверное, это новые способы борьбы с профессиональным выгоранием.
Я бежала все быстрее, почти не разбирая дороги, и у меня кружилась голова. Я люблю Андре и из-за этого стала почти ненавидеть родную мать. Она посеяла сомнения в моей душе, и ветер уже нагонял бурю. А ведь она даже не знает…. Для нее, для моих знакомых, для всех, кроме Сережи, где бы черти ни носили его, – я просто нашла в Париже кого-то.
Мама всегда была настолько равнодушна к моим делам, что за все время, которое я провела с Андре, она даже не удосужилась выяснить, из-за кого я так нелепо схожу с ума, теряя собственный облик. Она просто пожала плечами, бормоча под нос: «Молодость, молодость…», и продолжила заниматься своими делами, пока все не зашло слишком далеко. Я зашла слишком далеко, идя на поводу у своевольного, непредсказуемого любовника. Я люблю его, и что же мне теперь делать?
В глазах потемнело, и мое тело вдруг стало слишком тяжелым, будто к нему подвесили свинцовую гирю. Я словно оказалась на Юпитере, где сила притяжения почти в три раза больше, чем на Земле. Музыка стихла, и мир онемел. Я изумленно слушала тишину.
– Девушка, вы в порядке? – Голос доносился до меня так, словно говоривший кричал сквозь прижатую ко рту подушку.
– «Почему он говорит со мной по-французски?» – подумала я, толком не разбирая его слов и постепенно теряя управление собственным телом.
– Вы слышите меня? Эй, тут человеку плохо!
– Со мной все в порядке, – пробормотала я, обретя, наконец, голос – это стоило мне огромных усилий.
– Что с вами? – спросил голос. Где-то на периферии сознания я слышала блеклый отзвук музыки из свисающих наушников. Что случилось со мной? Контузия? Почему я плохо слышу и перед глазами темно? Я бежала и, кажется, упала в обморок. Смешно, Даша, тебе же все равно не убежать.
– Я… у меня закружилась голова. Гипервентиляция, наверное… – сказала я, стараясь дышать равномерно. Свет понемногу возвращался, проявляясь, как на смоченных в растворе фотографиях в старых фотоателье. Я почувствовала боль в висках.
– Бегать надо по утрам, а не в обед, – сказал пожилой мужчина. Судя по деловому костюму и папке, из которой выглядывала пачка бумаг, он здесь не прогуливался. Типичный клерк, спешащий по делам. Он смотрел на меня строго, словно обвиняя в том, что я упала в обморок и нарушила тем самым его дневные планы.
Собравшиеся вокруг нас люди начали потихоньку расходиться. Ничего интересного. Добегалась, тоже мне спортсменка.
