В небольшом служебном кабинете их было двое. Сидели они напротив друг друга за столиком, примыкающим к большому письменному столу. На стене, справа от них, висела небольшая коричневая грифельная доска с едва различимыми контурами полустертых цифр, а слева, в углу на тумбочке, находился телефонный пульт. На нем то и дело вспыхивали разноцветные огоньки, призывая снять телефонную трубку, но собеседники не обращали на них никакого внимания.
Главный конструктор С. П. Королев принимал у себя в КБ известнейшего хирурга Александра Александровича Вишневского. Могло показаться странным, о чем вот уже два часа беседуют эти люди, занимающиеся такими на первый взгляд несхожими проблемами. Даже многопредставительное совещание у Королева обычно продолжалось меньше. Настойчивый телефонный звонок, «кремлевский», заставил их прерваться. Королев встал, обошел письменный стол, взял трубку.
Вишневский не слушал, о чем говорил по телефону Королев. Он молча и с нескрываемым удовольствием рассматривал своего нового друга: огромный красивый лоб словно специально вылеплен скульптором, чтобы подчеркнуть незаурядность этого человека. Черные почти прямые брови над широко расставленными карими глубоко сидящими глазами. По глазам Королева всегда можно было судить о его настроении, он ничего не таил в душе. Вот и сейчас его глаза, еще секунду назад бывшие добрыми и смеющимися, вспыхнули неистовым огнем. Ревко очерченные губы жестко сомкнулись, и уголки их как бы опустились на выдвинутый вперед упрямый подбородок. Королев молча слушал говорившего. Лицо его в этот миг выражало крайнее напряжение. Кажется, собрав все внутренние силы, он сдерживал себя, чтобы не взорваться.
– Ясно, понял, – наконец с трудом выдавил Сергей Павлович и повесил трубку. Долго молчал, потом через силу улыбнулся. – А вы говорите, не волнуйся. Все звонят с ЦК, жалуются на несговорчивого Королева. Вот и приходится гнуться... ради дела. – Достал из пиджака небольшую жестяную трубочку, хорошо знакомую многим, вытряхнул на широкую ладонь белую таблетку валидола, положил в рот.
– Неужели так уж нужен космос? Именно сегодня, черт побери, – с некоторым раздражением воскликнул Вишневский, – когда кругом, извините меня за наивное суждение...
– К сожалению, вы не единственный.
– Кругом нехватки... Хлеба не хватает. Понимаю, подъем целинных земель... затраты окупятся. Видимо, нет другого выхода, как осваивать новые земли. Но космос?
– Вы правы, Александр Александрович, – как можно спокойнее ответил Королев. – Крутом нехватки. Но согласитесь, они могут вырасти в самых различных областях жизни до непредсказуемых размеров. Это как запущенная болезнь. Она прогрессирует, и медицина оказывается бессильна с ней бороться. И наступает летальный исход.
– Но ежедневный естественный уход из жизни даже тысяч людей – восполняется, – не согласился Вишневский. – Ученые-демографы убеждены, что в двухтысячном году население на планете достигнет чуть ли не десяти миллиардов человек.
– В этом вся суть вопроса. Каждого надо накормить, напоить, обуть, одеть, дать пищу для души и где-то расселить. Мы почему-то забываем или не хотим помнить, что наша планета имеет ограниченные размеры и, в общем-то, не велика. Это значит, кладовая земли содержит невосполняемые конкретные запасы полезных ископаемых. Уже сейчас нам не хватает угля, нефти, железа и так далее. Одних больше, других меньше. Но наша цивилизация расходует их варварски, забывая, что им когда-то наступит конец. Человечество ведет себя крайне беззаботно. Оно напоминает мне безумца. Желая обогреться, он ломает на дрова стены собственного дома. А лес – рукой подать. Но ехать за ним не хочет. А теснота! Считается, что в конце двадцатого века плотность населения на квадратный километр суши составит около сорока человек, а еще через двести лет – 1370. Муравейник...
– Лес – это небесные тела, Сергей Павлович?
– Да, космос с его небесными телами. Там неисчислимые запасы необходимого для землян. Еще вчера они были сказочно далеки от нас. Но сегодня мы не только разумом, но и руками дотянулись до них... Внеземная индустрия, использование солнечной энергии. В этом я вижу единственный путь сохранения и дальнейшего развития человеческого рода...
– И это все сегодня, завтра? – не сдавался Вишневский.
– Да! Но это не только мои мысли. Великий Циолковский об этом мечтал. Жить и не думать о завтрашнем дне – преступно. Я только робкий последователь его. Мы сделали пока даже не шаг, а полшага на пути, освещенном его гением. Но это движение – безгранично.
– Все это так, – со вздохом ответил Вишневский. – Вы думаете о благе всего человечества. Я грешный, забочусь о конкретном человеке, попавшем ко мне в клинику. Я ближе к земле.
Вишневский машинально, скорее по привычке, взял руку Королева...
– Э, да у вас пульс чуть ли не сто... Многовато, Сергей Павлович, для одного разговора. Волнение – очень опасная штука. Чрезвычайно...
Будто прочитав мысли своего друга, Королев как-то тихо, боясь, что врач может сказать всю правду, спросил Александра Александровича:
– Сколько я могу еще прожить с таким мотором? – и приложил свою небольшую руку к груди.
