Скончался Король-Провидец, император Лейш Тенедос.
Новость пришла с курьерским пакетботом сегодня утром, и начальник тюрьмы объявил этот день праздничным.
Полагаю, мне следовало бы сказать «заключенный Тенедос», так как я и сам более не являюсь Дамастесом а'Симабу, Дамастесом Справедливым, как некоторые называли меня в шелковых павильонах Никеи, а также первым трибуном а'Симабу, бароном Дамастесом Газийским. Я всего лишь «заключенный Дамастес».
Я знал, какие вести пришли с кораблем, еще до того как он ошвартовался у причала и стражники разразились торжествующими криками, прочитав сообщения сигнальных флажков.
Там говорилось, что император умер от естественных причин, что у него отказало сердце. Может быть. Но хватило бы и одного человека из числа его тюремщиков, способного сотворить смертоносное заклятие, подсыпать щепотку яда в питье или организовать несчастный случай во время одной из его долгих прогулок вдоль побережья, так похожих на мои, когда я вглядываюсь в серый горизонт, тщетно пытаясь увидеть хотя бы проблеск той Нумантии, которую он привел к величию, а затем обратил в руины.
Сержант Перак, командующий моей охраной, — человек, к которому я привязался душой за год, прошедший после моего пленения, — сказал, что он верит официальному сообщению, однако в могилу Тенедоса отправила не болезнь, а превратности ссылки. Разбитое сердце, как мог бы выразиться романтик.
Но он сказал это очень тихо и лишь убедившись, что нас никто не подслушивает. Негоже тюремщику выказывать даже малейшие признаки расположения к заключенному или к делу, которому тот поклялся служить до самой смерти.
За ужином я заметил, что офицеры гарнизона искоса поглядывают на меня. Я знал, о чем они думают: как долго мне будет позволено жить на этой земле?
По-видимому, теперь я последний трибун самого высокого ранга, оставшийся от великой армии императора Тенедоса, за исключением Эрна, предавшего нас, и Линергеса, который, насколько мне известно, сумел бежать из страны. Единственным из выживших, равных мне по рангу, может быть Йонг, уже давно пропавший в горах Спорных Земель.
Наверное, для меня тоже уже подготовлен подходящий несчастный случай или неизлечимая болезнь.
Это не имеет значения.
За свою жизнь я видел и совершил столько, сколько вообще может быть отпущено одному человеку. Я прорубал себе путь на полях сражений, где кровь хлюпала под копытами моей лошади.
Я дважды любил и один раз пал жертвой предательства. Те, которых я любил, теперь мертвы, как и та часть меня, которая любила их.
Я стоял в главе армии в тысячу тысяч воинов, салютовавших мне и устремлявшихся по моей команде на верную смерть и возвращение к великому Колесу.
Я видел величайшие города Майсира и Нумантии, земли от Каллио до пограничных джунглей, объятые пламенем пожаров, устроенных по моему приказу.
Я видел поля сражений, терзаемые демонами, вызванными самыми злобными и могущественными чародеями. Эти демоны ломали строй атакующей кавалерии одним своим появлением, уничтожали роту копейщиков одним ударом когтистой лапы или поражали людей самоубийственным безумием.
Я ел с золотых тарелок, утопая в шелках под звуки нежной музыки.
Это одна сторона. А вот другая:
Спотыкаясь, я брел прочь с поля боя, и душа моя стонала при виде наших знамен, поверженных и разорванных торжествующим врагом.
Я выхватывал из маленького костерка полусырую картофелину и с жадностью вгрызался в нее — то была единственная еда почти за целую неделю.
Я с воплями метался на койке в хижине колдуньи, пока она бормотала слова заклинания и перевязывала мои раны, а затем неделями ожидал блаженного прихода смерти в палатке для выздоравливающих.
Однако я не стар. Мне еще нет и сорока. Все то, о чем я говорю, произошло меньше чем за пятнадцать лет.
Пятнадцать лет, плюс-минус несколько месяцев, с тех пор, как я впервые встретился с Провидцем по имени Тенедос, который смотрел в лицо своей смерти в горном проходе посреди Спорных Земель.
Пятнадцать лет я стоял рядом с императором, будучи сначала его адъютантом, потом командиром кавалерии и, наконец, трибуном. Я неукоснительно соблюдал наш фамильный девиз: «Мы служим верно» — хотя теперь понимаю, что преданность была священна только для одного из нас.
Я был единственным, кто стоял с ним у самых истоков — и теперь разделил горький конец.
Наши враги сказали бы, что нас было трое:
Лейш Тенедос.
Я сам.
И Смерть, это темное воплощение великой богини Сайонджи, чей оскаленный в улыбке череп зловеще выглядывает из-под капюшона ее плаща, мечи вскинуты вверх, а бледный конь храпит и встает на дыбы, готовясь разить снова и снова.
Теперь нас осталось двое.
Я и Смерть.
Моя последняя подруга.
