Может быть, кто-то помнит один очень "бородатый" анекдот появившегося в последние года существования СССР. Та байка, в которой пациенту, перед операцией подходит врач и говорит: — "Больной, да не переживайте вы так. Ваша операция очень простая, и отработана до такой степени, что её может сделать любой студент мединститута. А вами, займётся наш уважаемый профессор. Так что успокойтесь, всё будет хорошо. А сейчас, я вам одену наркозную маску, и вы уснёте. А когда операция закончится, я её сниму, и вы проснётесь абсолютно здоровым человеком". — Больному, дают наркоз и он благополучно засыпает. Когда пациент очнулся и открыл глаза, то почувствовал, что у него на самом деле больше ничего не болит, не беспокоит. Чудеса, да и только! И ещё, возле него, в изголовье, стоит совершенно седой, бородатый старик с умиротворённым взглядом. Ну, мужик сильно удивляется и интересуется: — "Доктор, что с вами произошло, вы так сильно постарели?" — седовласый старец, как-то слишком горестно вздыхает, и отвечает: — "Увы, сын мой, я не доктор, а святой Лука".
Сидя в весёлой компании и выслушав этот анекдот можно посмеяться, или попросту улыбнуться — дабы не обидеть рассказчика отсутствием какой-либо реакции. Но, нашему герою, Кононову Владимиру Сергеевичу, было не смешно. Пусть ему не одевали наркозную маску, или как она там правильно у медиков называется? Но он, имел неосторожность заболеть и оказаться на пресловутом операционном столе. Далее, мужчину подключили к какой-то капельнице, после чего он просто уснул; однако на произошедшее далее события, это обстоятельство никак не повлияло. Всё пошло, как и должно было произойти по сюжету образчика народного юмора, пациент очнулся, но не на операционном столе, на котором "засыпал". А самое обидное и коварное, по пробуждению Кононова, о каком-либо улучшении его самочувствия не было и речи, у него до жути болела голова. Такое впечатление, что ей, этой боли, было мало места, и она билась, металась, разрывала черепную коробку на части, пытаясь высвободиться из сдерживающих её оков. Первые секунды перед взором был только фейерверк из миллиарда ярчайших, пульсирующих искр, от чего, самочувствие только ухудшилось. Постепенно эта раздражающая световая атака утихла, стало возвращаться нормальное зрение. И вскоре, Володя смог рассмотреть, что возле его больничного ложа, стоит абсолютно незнакомый, короткостриженый седовласый мужчина. Нет, не так, наш герой не лежал в кровати, а был распят ремнями на неудобном, деревянном кресле с высокой спинкой и массивными подлокотниками. Ну а сам незнакомец был облачён в нелепый, мятый, серый костюм древнего эскулапа (не верилось, что этот необычный халат когда-то мог быть белым). Вершину увиденного абсурда, являла обстановка в комнате чьи стены не имели надлежащего для неё настенного кафеля. Также, здесь не было привычных стеклянных шкафов с медикаментами или другого оборудования, свойственного для современных медицинских кабинетов. В определение увиденного, напрашивалось только одно слово — халупа. И несмотря ни на что, то есть столь очевидные несоответствия выше приведённой байке про медиков, (прибавьте к этому абсурду только что начавшую утихать мигрень), в голове очнувшегося пациента, несмотря ни на что, всплыл сюжет именно этого образчика народного юмора.
Незнакомец, в свою очередь, с нескрываемым испугом смотревший на Владимира, встрепенулся, как будто его ударило током. Видимо этот знахарь таким образом сбросил с себя оцепенение, затем замахал руками и залепетал. Точнее, тщедушный мужичок, с седой, давно немытой головой заговорил нелепой скороговоркой, его визгливый голос, быстрая, сбивчивая речь, свидетельствовали о сильном испуге говорившего. Да и лепетал седовласый эскулап не на русском языке. И как это ни странно, прозвучавший монолог иноземца, спровоцировал волну более сильной боли, вследствие чего, началось судорожное сокращение всего тела. Разразившийся приступ был настолько сильным, мощным, что затрещали удерживающие человека кожаные ремни и само пыточное кресло. С каждой волной, стремящейся выгнуть человеческое тело дугою, мышцы и сухожилия напрягались настолько сильно, что грозили порваться в любое мгновение. Благо, что эта мука продолжалась недолго, и в отличие от классического эпилептического припадка, Кононов помнил каждое мгновение разразившегося ада и только по достижению определённого пика боли, впал в спасительное забытьё.
Точнее сказать, это не было забытьём в классическом понимании этого слова, когда под этим определением подразумевается безмолвная тьма, без каких-либо мыслей; ощущения тела и времени. Здесь же, присутствовал целый калейдоскоп видений, если их так можно назвать. Они чередовались в строгой, неизвестно кем определённой последовательности, сверкали как вспышки стробоскопа, при этом оставались в памяти как воспоминания о чём-то реальном, и весьма длительном по продолжению.
Секундная вспышка и разворачиваются вызванные ею события. В них присутствовала пожилая пара в каких-то старомодных костюмах, которые воспринимались как родители, присутствовали смешливые, миловидные девушки — родные сёстры, старший брат, Виктор, выпускник Павловского военного училища. Вспомнилось, что какой-то курс, а может быть училище, он закончил по первому разряду, вот только что это означало, было непонятно. Так что служил старший из братьев Мосальских-Вельяминовых, пехотным подпоручиком. В этой мешанине, немного обособленно существовал некий дядька Протас, отставной солдат, занимающийся воспитанием своего барчука. Вполне реалистично слышалось его недовольное бурчание, нравоучения, и даже в эти моменты в голосе присутствовали нотки, говорившие о беззаветной преданности своему дитяти.
