Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Конец света
Рассказ
{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
I
Получив командировку от одной из столичных газет на рыбные заводы и промысла Крыма, Прудников поехал туда не один, а со своим восьмилетним сынишкой Костей: он решил, что и Косте полезно будет познакомиться с промыслами, с заводами рыбного треста, с осенней путиной и со всем вообще строительством, какое попадется на глаза в этой поездке.
- Правда, - говорил он сыну, - очень большая с тобою будет возня по части кормов и ночлегов, но так уж и быть, я пойду на это, лишь бы из моей возни с тобой что-нибудь путное для тебя вышло... Кроме этого, конечно, взять тебя надо еще и затем, чтобы ты дал отдохнуть от своих фантазий твоей мачехе...
- А я чтобы отдохнул от ее фантазий! - живо отозвался на это Костя и добавил: - Правда ведь, товарищ Семен?
Товарищ Семен, отец Кости, подумал несколько и согласился:
- Отчасти, конечно, это правда... Но ты ее извини все-таки: она женщина нервная, и ясно уж, что свой ребенок для нее дороже тебя...
- Почему?
- Видишь ли, есть законы природы, которые... Трудно с ними бороться неразвитому мозгу... И вообще... Вот наш вагон трамвая - идет на Курский вокзал... Нажми-ка педали, авось на площадку втиснемся...
Так они поехали вдвоем, в начале октября, с багажом очень несложным и легким. В купе плацкартного жесткого вагона Костя мало наблюдал из окна эти пробегающие мимо картины жизни бойких станций, глухих полустанков, удручающе-скучных после Москвы деревень и пустых полей: быстро утомили его их однообразие и бесконечность. Но зато с большим любопытством воззрился он на соседа по купе, очень напряженно, точно тащил он шестипудовый куль, писавшего в измятой тетради какой-то доклад карандашом. Вид этого труженика был действительно самозабвенно свиреп, точно он уничтожающе спорил с кем-то невидимым, выпячивал на него толстые бритые губы, пронизывал его негодующими взглядами из-под насупленных бровей, страшно стискивал зубы и шевелил желваками на очень прочных скулах.
По тем косвенным раздраженным взглядам, какие бросал при этом занятии суровый человек из-под желтых крупных костлявых надбровий, Костя понял еще, что ему больше всего мешают писать соседи слева: какая-то женщина с черными бровями и родинкой на носу и ребенок ее лет четырех, которого звала она Ариком.
Правда, была это очень веселая мать очень бойкого сыночка, и оба они все время хохотали наперебой, потому что играли в желуди. Мать, черноволосая и молодая, все прятала от мальчика эти крупные зеленые блестящие желуди, а мальчик не должен был смотреть, куда она прячет их, однако очень хитро подглядывал и всегда безошибочно лез именно туда, где были спрятаны желуди.
- Жулик! Ловкий ты жулик! - кричала мать, и оба хохотали.
Их игру неприятно было наблюдать Косте, потому что вспоминалась мачеха, которая жила теперь в Москве в их квартире, и мать, которая от них уехала вот уже года два назад и взяла с собой младшего брата Кости, которого звали если полностью, то "Московский институт тесовых ящиков", а сокращенно Митя. Неприязненно косясь на Арика и его мать, Костя представлял, как так же вот мелькают теперь перед глазами Мити голые до локтей, мягкие, теплые, белые, проворные руки матери и тоже прячут желуди в рукава, в карманы, в дорожную корзинку... Завидно ему, пожалуй, не было, однако казалось ему, что было бы все-таки гораздо лучше, если бы тут в купе вместо этой чернобровой, чужой женщины с родинкой на носу сидела мать, а вместо плутоватого Арика простодушный Митя.
Он знал, что его мать с Митей и с новым своим мужем живут где-то в Харькове, и когда кондуктор прокричал: "Граждане, скоро Харьков!" - Костя очень забеспокоился.
- Харьков сейчас! Харьков! - начал он тормошить спавшего отца.
- А? Харьков? Ну что ж... - перевернулся отец, не открывая глаз.
- Собираться будем! Укладываться! - не отставал от него Костя.
- Зачем? - спросил отец, приоткрыв один глаз.
- Как зачем?.. А куда же мы едем?
- Мы, брат, едем на конец света...
- Где это "конец света"?
- А где железная дорога кончится, там и конец... Там и встанем...
- А это... это близко от Харькова?
- Можешь не беспокоиться... и меня не беспокой... далеко, очень.
Костя долго смотрел на такой знакомый ему с начала его жизни широконоздрый нос отца, плоские бритые губы, глаза с белыми ресницами и круглую голову, остриженную под ноль, и спросил:
- А в Харькове долго будет стоять поезд?
Угадав его следующий вопрос, Прудников ответил на него:
- Нет, к маме твоей мы съездить не успеем: поезд будет стоять всего минут двадцать.
- Вот и Харьков! Смотри - Харьков! - сказала чернобровая своему Арику.
- Харьков! - повторил Арик громко.
- Харьков, - прошептал Костя и кинулся к окну.
И все время, пока стоял поезд, он не отходил от окна и во всей торопливой толпе на перроне огромного вокзала разглядывал только молодых высоких женщин с русыми, подстриженными у плеч волосами.
- Как же это так? Мама в Харькове, а не было ее на вокзале... а? спросил Костя отца, когда поезд двинулся дальше на юг.
