Мой весьма приятный и такой возвышенный сон был прерван самым бесцеремонным образом – подчиняясь законам физики, а именно инерции при резком торможении автомобиля, я вдруг здорово приложился носом о переднюю облицовку салона «опель-адмирала». Но на этом дело не закончилось. Автомобиль, как необъезженный конь на родео, продолжал бесноваться, заставив меня довольно сильно боднуть головой обшивку кабины «опеля», и тут мозг взорвала просто какофония звуков: треск пулеметов, неимоверный грохот и дикий пронзительный вой. Автомобиль остановился, когда раздался вдруг оглушительный взрыв, и сразу хлынула волна из смеси омерзительных запахов жженой резины, тряпья и горелого мяса. «Воздушный налет! – панически завопил внутренний голос. – Срочно сваливай из этой мышеловки!» Я, практически ничего не соображая, на инстинктах, распахнул дверь автомобиля, рыбкой нырнул в придорожную пыль и тут же на четвереньках засеменил в сторону канавы, находящейся метрах в десяти от меня. Скатившись по откосу этого неглубокого оврага, я вжался всем телом в его дно и наконец-то смог перевести дух.
В голове немного прояснилось, и стали проявляться разрозненные кадры из того калейдоскопа картинок, которые, несмотря на всю жуть произошедшего, смогло зафиксировать мое периферийное зрение. Вот что-то дико орущий Шерхан распахивает водительскую дверь и вываливается из шикарного салона «опель-адмирала»; из образовавшегося распахнутого зева резко дыхнуло смрадом смерти, и мимо промелькнула тень какого-то хвостатого чудовища; вот в мою щеку впивается осколок бокового стекла, в один миг разлетевшегося на мелкие кусочки; и вот уже я, совсем недавно поставивший со своей бригадой раком Вторую танковую группу немцев, теперь тоже буквально на карачках, глотая пыль, позорно улепетываю куда подальше от каких-то жалких самолетиков люфтваффе. Теперь, несмотря на недавние бравурные мысли, маршем стучащие в голове, моя самооценка резко понизилась: забившись сусликом в какую-то грязную канаву, трудно ощущать себя победителем и великим стратегом. Однако обида на злодейку-судьбу заставила меня презреть страх и рефлекторное желание вжаться как можно плотнее в землю; а еще было беспокойство за Шерхана и за жизнь остальных моих спутников, поэтому, прислонясь грудью к скату оврага, я высунул голову наружу. Взгляд инстинктивно метнулся к трофейному «опелю», но до него так и не успел добраться, так как я сразу увидел именно то, что хотел – Шерхан жив; и теперь судьба этой железяки меня мало волновала, все остальное – дело наживное, у немцев еще полным полно всяких интересных цацек. Спина моего боевого брата, а по совместительству водителя, ординарца и прочая, и прочая, торчала метрах в пяти от меня, а голову он, как страус, пытался втиснуть в неглубокую борозду.
– Наиль, хорош задницу подставлять осколкам, быстро ползи сюда! – завопил я, перекрикивая треск пулеметных очередей, которыми щедро делились с немецкими стервятниками сопровождающие нас бронеавтомобили. Я дождался, когда фигура Шерхана начала шевелиться, и все внимание перевел на действия немецкой авиации, а также истерично долбящие из пулеметов в их направлении наши броневики.
«Идиоты! – мысленно заорал я. – Какого черта вы пуляете впустую, в белый свет? Хрен ведь получится задрать ствол пулемета на нужный угол».
Как будто услышав меня, а скорее всего, поняв, что пулемет не может достать пикировщиков, БА-10 прекратил огонь и начал сдавать назад. Через минуту я понял маневр командира бронеавтомобиля сержанта Ковалева: он приказал немного съехать с дорожной насыпи, чтобы броневик встал, задравши вверх моторный отсек. Таким образом у пулеметов увеличился угол возвышения, и они теперь могли достать «юнкерсы» в тот момент, когда те начинали выходить из пике. После занятия этой позиции оба пулемета продолжили вести огонь – и башенный, спаренный с сорокапяткой, и ДТ в шаровой установке, расположенной в лобовом броневом листе корпуса. Теперь у пулеметов угол возвышения даже превосходил тот, который был у ДТ, установленного в башне БА-20. С коническими башенками этих броневиков наши бригадные «Кулибины» долго мудрили, и все ради того, чтобы увеличить угол возвышения ствола пулемета ДТ. Это я поставил такую задачу, чтобы пулемет этих броневиков хоть каким-то способом мог вести зенитный огонь, а то получалось форменное свинство – наши броневики были полностью беззащитны перед любым аэропланом, так как угол возвышения ствола пулемета у БА-20 был всего лишь в двадцать три градуса. Бригадные механики и оружейники долго мучились, но в конце концов приспособили башню к ведению огня из пулемета аж под сорок градусов. Я тогда долго иронизировал по этому поводу и даже пообещал, что если они добьются угла возвышения в шестьдесят градусов, целую неделю разрешу поить их сверхкрепким шестидесятиградусным самогоном. Но эта моя мечта так и не была осуществлена по причине отсутствия технических, да и физических возможностей. Уже при сорокаградусном возвышении пулеметного ствола командир броневика, он же стрелок, был вынужден так раскорячиваться, когда вел огонь по самолетам, как, наверное, не всякая балерина способна при исполнении сложного па. Словом, как бы стрелок ни крутился, против конструкции башни не попрешь. Если именно на него будут кидать сверху бомбы, броневик становится совершенно беззащитным, и только активно двигаясь он может уйти от преследования.
