В июне тысяча девятьсот восемьдесят первого года Койяма Эйдо, служащий концерна «Мицубиси» в третьем поколении, удалился на заслуженный отдых под неумеренные восхваления и честно заслуженные слова уважения от своих начальников и подчиненных. Он вдрызг напился, дал отставку любовнице и на следующий же день начал осуществление плана, который вынашивал вот уже почти сорок лет. Вместе с женой они переехали в небольшой домик на острове Сикоку. Дом стоял в гористой местности на юге острова, и добраться до него было нелегко; установить телефон и провести коммуникации обошлось мистеру Койяме в кругленькую сумму, да и сам дом был построен в необычном стиле, с плоской крышей, крайне непрактичной в ненастье — но для мистера Койямы все это не имело значения. Главное, что дом находился в такой глуши, где почти не было светового загрязнения, что его восточные окна выходили на Тихий океан, а юго-западные — на пролив Бунго и что над водой наблюдать было удобнее.
В каморке, построенной на плоской крыше, мистер Койяма установил телескоп-рефлектор — творение собственных рук. В ясную погоду он выкатывал телескоп на платформу и рассматривал небо, звезды и планеты, далекие галактики и делал аккуратные, тщательно выверенные фотографии, которые потом проявлял в специально оборудованной комнате и развешивал на стенах. Но просто наблюдать за небом ему было недостаточно: мистеру Койяме хотелось большего. Он мечтал, чтобы там, наверху, было что-то такое, что носило бы его имя.
И потому каждый день сразу же после заката и перед самым рассветом мистер Койяма поднимался на свою крышу с флотским биноклем, купленным еще в сорок шестом году в Чибе у бывшего капитана подводной лодки. Закутанный в теплое шерстяное пальто, он терпеливо наводил пятидюймовые линзы объективов на небо и пристально его разглядывал. Он искал кометы.
В декабре тысяча девятьсот восемьдесят второго года мистер Койяма обнаружил одну, но, к несчастью, вынужден был делить честь открытия с неким Секи, который увидел ее несколькими днями ранее. Он продолжил наблюдения, поклявшись себе удвоить упорство и бдительность.
Март тысяча девятьсот восемьдесят третьего года ознаменовался холодом и моросью — мистер Койяма дрожал, несмотря на теплое пальто и шляпу, но ночь за ночью упрямо выходил на крышу. Подхваченный там грипп уложил его в постель до двадцать второго числа, и он с неудовольствием обнаружил, что за время его болезни Секи с Икейей открыли еще одну комету. Пришлось снова дать клятву об удвоении упорства и бдительности.
Утром двадцать третьего марта мистер Койяма наконец-то нашел свою комету. Там, близ еще не взошедшего солнца, появилось размытое пятно света. Он чихнул, крепко сжал бинокль и снова направил его в небо; в том секторе просто не могло находиться ничего другого.
С бешено бьющимся сердцем мистер Койяма спустился в кабинет и снял телефонную трубку. Он позвонил на почту и дал телеграмму в Международный Астрономический Союз. (В MAC почему-то предпочитают телеграммы; телефонный звонок сочли бы дурным тоном.) Вознося невнятные молитвы сонму богов, в которых он вообще-то якобы не верил, мистер Койяма вернулся на крышу, почти ожидая увидеть, что комета исчезла, пока он ходил. И вздохнул с облегчением.
Комета никуда не делась.
* * *
Подтверждение от MAC поступило два дня спустя, в нем сообщалось то, что мистер Койяма уже и так знал из наблюдений: Койяма 1983D оказалась на редкость прыткой особой и уносилась от Солнца, как летучая мышь из ада.
Дальнейшие исследования выявили всевозможные аномалии. Стандартный спектрографический анализ показал, что Койяма 1983D большая оригиналка: вместо обычных для комет гидроксилов и углерода она продемонстрировала наличие большого количества кислорода, азота, водорода, углерода, кремния и различных минеральных солей. Словом, всего того, что необходимо для органической жизни.
Вокруг кометы Койямы немедленно вспыхнула полемика. Насколько она аномальна; каким образом возможна жизнь в холодных и пыльных пределах облака Оорта? Мистер Койяма дал интервью «Би-би-си», «Эн-би-си» и советскому телевидению. Журнал «Таймс» посвятил ему очерк. В нем он скромно признавался, что всего лишь любитель, и выражал удивление таким ажиотажем вокруг его кометы, но сам в глубине души радовался так, как не радовался ничему в жизни, включая и рождение старшего сына. Его жена то и дело замечала, что он важно расхаживает по дому, как двадцатилетний, и улыбается до ушей, как клоун.
Каждую ночь и утро мистер Койяма неизменно поднимался на крышу. Превзойти такой успех было нелегкой задачей, но он был твердо намерен попытаться.
