Москва, Кремль, июль 1941 года
– А вот скажите, таварищ маршал, что ви думаете про боевые действия капитана Минаева, о котором докладывал генерал-лейтэнант Карбышев? Он его очэнь хвалил.
Неожиданный вопрос поставил командующего Западным фронтом в тупик. Нет, Тимошенко прекрасно знал, что, выслушивая доклады подчиненных, Вождь не оставляет без внимания ни одной мелочи. Но обычно это касалось куда более значимых фигур, чем какой-то там командир батальона. С другой стороны, отчего же «какой-то там»? Если верить Карбышеву, именно его информация и решительные действия помогли предотвратить катастрофу наших войск под Белостоком.
– Ну, смэлее, таварищ маршал! Неужэли вам нечего сказать?
Прокашлявшись, Семен Константинович ответил:
– Товарищ Сталин, действия комбата Минаева считаю высокопрофессиональными и правильными.
– Но вэдь он нарушил приказ? – ухмыльнувшись, Иосиф Виссарионович сделал затяжку, на несколько секунд окутавшись густым облаком табачного дыма. – Поддался на правакацию, так получается?
Ну, и что отвечать? Все так и обстоит – этот странный комбат и на самом деле нарушил все мыслимые и немыслимые довоенные приказы, в итоге оказавшись победителем. Значит, придется говорить, как думает – любую, даже самую малую ложь Вождь почувствует мгновенно.
– Товарищ Сталин, разумеется, нарушение приказа есть преступление. Но именно благодаря своим решительным действиям капитан Минаев не только спас батальон, но и оказал противнику серьезный отпор. И существенно помог в сложившейся на этом участке фронта ситуации, так что товарищ Карбышев прав. В конечном итоге на Минском направлении противник понес значительные потери в живой силе и технике и существенно снизил темп наступления. Считаю его поступок оправданным в данной конкретной ситуации.
– Палучается, иногда полезно поддаваться на правакации? – хмыкнул собеседник. – На этот вопрос можете нэ отвечать. Скажите, а как ви думаете, откуда у него настолко точная информация о начале нэмецкого нападэния? По радиосвязи он называл даже точное время артиллэрийского обстрэла.
– Мне кажется, со временем он просто угадал. Прошедший две войны опытный командир не мог не понимать, что рассвет – идеальное время для неожиданного удара. Что же до даты… Во-первых, как вы, товарищ Сталин, прекрасно знаете, в последние недели пограничники часто задерживали перебежчиков с польской стороны. Двадцать второе июня они также называли, и не один раз. Ну а во-вторых, он мог предположить, что для нападения немецкое командование выберет именно самый длинный день в году. В подобном случае я поступил бы так же.
– Харашо, я вас понял. А пачиму другие комбаты так же не паступили, как считаете? Ни один.
– Не могу знать, товарищ Сталин.
– Вот и я нэ знаю… – задумчиво протянул Иосиф Виссарионович, аккуратно кладя трубку на край массивной пепельницы. – Хотя очэнь бы хотэл знать. Где он сэйчас?
– К сожалению, товарищ Сталин, он, вероятнее всего, попал в окружение в последних числах июня. Где он сейчас, я не знаю. Возможно, погиб или попал в плен.
– Что у миня за такие маршалы, которые не толко начало войны праваронили, но еще и про своих падчиненных ничего не знают? – без угрозы в голосе произнес тот, снова усмехаясь. – Нэкомпетентные какие-то, да. Это я так шучу, таварищ Тимошенко, нэ напрягайтесь. Зато таварищ Сталин знает. Он вишел из окружения вместе с сотрудником особого отдела, мне таварищ Михеев[1] доложил. Ступайте, Семен Константинович, ви свабодны. И воюйте изо всэх сил. Изо всэх, харашо? Нам сейчас главное – не допустить захвата противником Смоленска, вэдь оттуда прямая дорога на Москву.
Дождавшись, пока ломающий голову, к чему был весь этот разговор, маршал покинет кабинет, Сталин взял в руку трубку и откинулся на спинку кресла, размышляя. Все же что-то с этим героическим комбатом не так, очень сильно не так. Из окружения-то он вышел, вернее, был выведен повстречавшейся по дороге разведгруппой, вот только на утро следующего дня внезапно потерял память. Причем не полностью, а, так сказать, избирательно, напрочь позабыв все, что происходило начиная с рассвета двадцать второго. Правда, за пару дней до того его контузило, но Иосиф Виссарионович отчего-то всем своим существом ощущал, что все не так просто. Непонятно, совсем непонятно. А подобного привыкший знать все и про всех Вождь очень не любил. Нет, определенно что-то тут не так! И потому не стоит оставлять все в ведении Третьего управления. У него найдется кому заняться подобными… загадками. Меркулова
