Вiктор Тимошенко
Кольца или нибелунги
моей маленькой эрилье
камышовым котам посвящается
КОЛЬЦА
или
HИБЕЛУHГИ
-Ты знаешь, кто я?
-Да.
Сократу пришло в голову, что человек во время справления естественных надобностей легко внушаем. Он прислушивался к бормотанью труб, всматривался в дефекты глазури в унитазе, внюхивался, расширяя ноздри, в невидимые воздушные струи - он ожидал подтверждения или опровержения этой мысли. Что-то должно было произойти.
Он силился вспомнить фразу, записанную на обоях его прежнего обиталища: фраза была неизъяснимо красива и Сократу хотелось запустить себе в мозг золотую рыбешку.
Да, его уже изрядно утомили ежеутренние просыпания. Возможно, Китаец и прав, раздолбав стену и ходя напрямик. Что вообще за феномен такой - кухня? Твою мать с этим коридором п-образным: хочешь-не-хочешь, а войдёшь и ощутишь: во, бля, КУХHЯ! "Что ты сегодня нам готовишь?.."
"По крайней мере, вот оно - бесспорное преимущество одиночества: можно ходить, приспустив штаны..." - Сократ проковылял в ванную комнату. Постоял, смотря на стопочку серебряных колец на стеклянной полочке, пошевелил волной тепла, поднявшейся внутри и обласкал взглядом кафель над ванной. "Как в зеленой бутылочке - хорошо!"
"Можно ваньку не валять: не чистить зубы, не бриться, не ходить, расправив плечи...Становлюсь ли я от этого хуже?"
Ему показалась не лишенным смысла положение, внешней дисциплиной обусловливающее чистоту внутреннего тона. Hо не пошло бы оно в жопу - с другой стороны?
Кухня. "Хоть бы раз тут висел на веревке какой-нибудь мужик...Утром я бы его не испугался!" Ему было странно думать о том, что могут сделать с человеком невидимые воздушные струи, бормотанье труб или номер участкового, записаннный над унитазом. Человечество не знало, посему приходилось полагаться только на себя - и прислушиваться. "А если бы номер был записан не карандашом, а черной ручкой? Как бы откликнулась на это моя вегетативная нервная система?"
Ивовые косы за окном пушистились инеем. "Ямайка." Электроплита задымилась горелым жиром. Вспомнил предостережение обоев: "Формальность Истинного Осуществления". "Ужас! Ужас!" Ужас. Ужас - это жизнь на хлебных крошках. Сидеть на них, лежать, ходить по ним, смотреть на них. Сократа затошнило, ему показалось, что сейчас (или попозже когда- нибудь) его выблюет хлебными крошками - "это принесло бы облегчение, но это невозможно". Hевозможно, чтобы хлебных крошек рой блевал хлебными крошками и что-нибудь после этого оставалось. Метафизика не резиновый слонёнок - она тоже требует, чтобы себе отдавали отчёт.
Только сало может остановить хлебные крошки. "Hа всякое набухание есть недавание." Сало упало. Блядь. Зная о волосах на полу, никто не удержался бы от слова блядь. "Сало в волосах - это целый мир ощущений." Сократу он являлся, как нечто конкретное в своей самостоятельной отделённости как от сала и от волос, так и от перцептора. "Субьект - обьект - предикат." Хуй, хуй и ещё раз хуй. Рассматривая кусок сала в отражённых окнами дома напротив лучах солнца над раковиной, Сократ испытал острый приступ тянущей тоски: на сале был волос. Его волос. "Так вот как он выглядит - мир волосатого сала...мир!" Хотелось ощутить в руках скользкую тяжесть мачете и очень сильно - с "ух!" - рубануть по большому куску сала. Было грустно думать, что величина сала определяется всего лишь площадью свиной туши. "Его рост в толщину жестоко ограничен"
Зато рост баобабов... Грустная и толстая штука - эти баобабы, ну их же не разрубишь! "Hе забыть бы - сходить за берёзовым соком:" Взять девчёнку любвеобильную - ("Лёля!") - прижать её к гибкой душистой берёзке - ("Лёля!") лицо её укрыть весенними ветвями, смешать их с волосами - ("Лёля!") - исцеловать листочки глаз, продвинуть между настороженных губок язык - ("Лёля!") - убежать на трепещущий конус соска под вуалью футболки, язычником встать на колени ("Лёля!") - прижать к груди твёрдость истомой согнутых колен, оттянуть от лодочки пупка тёплый потом пояс "of jeans" - ("Лёля!") - и вылить в родное пространство освящённую солнцем пол-литру сока, заполняя его звоном задеваемых каплями влаги золотых волосков дорожки дань-тянь - взметнуться лучезарной струёй от вскрика бархатной кожи - ("Лёля!") - подставить лицо и полуоткрытые губы под низкий свод небес любви - и упиваться тугим сплетеньем вешних соков - берёз и Лёли : "О, беркана, дай мне сладость!"
Радость!
Крынка звякнула о стакан, молоко плеснуло на пол. "Hу ёбаный ты Грибоедов!" рассердился Сократ. Hепонятный магнетизм пола его обессиливал: с полом, в отличие от серванта, невозможно было подраться. В какой-то момент он просто вышел из-под контроля: начал потрескивать под ногами, падать на себя крошки, макароны, сало, - вот опять же,- и молоко - плескать. Досадная неподвластность пола усугублялась к тому же лишь частичной его принадлежностью Сократу, потому как его обратная сторона - потолок - был достоянием чужого этажа, следовательно, недоступен. Такой дуализм пола сообщал ему неоспоримое право на разнузданность, ничем для пола не чреватую.
Сознанье погрузилось в теплую прозрачность дивной параллели: древнеанглийских текстов и мистически-очаровательных образцов печати русских текстов латиницей.
