Хорошо там, где нас нет
Глава I
Как пришел искуситель
После того как Силан материализовался и стал воспринимаем человеческими чувствами, он решил выждать несколько мгновений. Он молча разглядывал очень занятого рыжеволосого молодого человека, сидевшего на расстоянии вытянутой руки за письменным столом. Паренек был столь прискорбным образом поглощен литературным творчеством, что не заметил своего призрачного посетителя. И Силан ждал...
И как всегда, для постороннего наблюдателя движения творческого письма являли тот налет гротеска, который накладывается на любую разновидность процесса порождения. Силан с тревогой взирал на судорожные гримасы паренька, которые казались фантому странными и жутковатыми. Ибо сей смертный мир, как хорошо помнил Силан, был необычайно богат предметами, доставляющими удовольствие, когда их держат в руках или пробуют на вкус – мир, в котором этот задумчивый паренек теребил и покусывал кончик черной ручки. За пределами этой душной комнаты были звезды, солнечные закаты или громадные горы, видимые почти с любого места в смертном мире, который пытливому существу, ищущему подходящие места, мог предоставить также такие восхитительные запахи, как аромат вербены и пачули, и тлеющих благовоний, и скошенных полей под огромной луной, и сосновых лесов, и крепкие соленые запахи ветра, веющего с моря.
Более того, в этот самый момент в чудесном мире за пределами этой довольно-таки душной комнаты вы могли бы повстречать те более нежные, просто младенческие ветерки, которые сейчас, на исходе апреля, постоянно шептали в верхушках деревьев о прелестях мира сего; либо вы могли услышать безумно милый голосок птицы, неуверенно взывающей весенней ночью со странной и пронизывающей сладостью; или, если бы вы зашли чуть дальше в поисках приключений, вы могли бы услышать бархатный, негромкий, сладкий голос женщины, с поддельным смущением пытающейся воспрепятствовать вашим домогательствам... Наконец, за пределами этой заваленной книгами комнаты был тот незабвенный мир смертных, в котором восприимчивый молодой человек мог припеваючи жить как король, располагая лишь наследственным достоянием всякого – пятью человеческими чувствами.
И вот, в столь прекрасно организованном мире, этот худой рыжеволосый юноша напряженно (при помощи той самой весьма обгрызанной черной ручки) покрывал бумагу маленькими царапинами, большую часть которых он немедленно замарывал другими царапинками, все это время сохраняя вид человека, занимающегося чем-то умным и действительно важным. Поэтому сей Джеральд Масгрэйв казался выжидающему призрачному Силану смертным исключительно глупым, чтобы так бездарно транжирить краткое время юной жизни в полной сил молодой человеческой плоти, среди множества легкодоступных предметов, которые такой паренек, как он, мог бы постоянно видеть, пробовать на вкус, нюхать, слушать и вертеть в руках с непреходящим восторгом. Но Силан с легкой печалью думал также и о том, что его собственная юность была уже далеко в прошлом. В самом деле, прошло уже почти шестьсот лет с тех пор, как он был по-настоящему молод, добрых пять с половиной столетий с тех пор, как юный Гуврич и девять его рослых приятелей в легендарном содружестве наслаждались в своем наследственном владении пятью человеческими чувствами и промотали это наследство весьма примечательным образом. Да, он начинал сдавать, думал Силан; он почти потерял соприкосновение с образом жизни этих современных молодых людей.
Это было, наверное, неизбежно, что за долгое время с тех пор, как он бродил по этому миру в физическом человеческом теле, слабости людской юности стали несколько чужды ему; и в конце концов не для того, чтобы оценивать расточительность писателей, вы проделали долгий путь от Кэр Омна до Личфилда под предводительством другого писателя, намереваясь вывести этого обреченного рыжего паренька за пределы мира живых.
Силан заговорил...
Глава 2
Эвелин из Личфилда
Силан заговорил. Он говорил довольно долго.
И некоторое время спустя молодой человек за письменным столом, поднявшись с легким испугом, который эти сверхъестественные посещения неизменно у него вызывали, выслушал предложение Силана.
– И кто же это, – сказал Джеральд затем, – подбивает меня на эту жертву и на такое частичное уничтожение?
Силан ответил:
– Имя, которое я носил в бытность мою смертным – Гуврич, но сейчас меня называют Глом Взгляд Одержимого.
Это было странное имя, и предложение, которое делал этот туманный призрак в человеческом обличье, тоже было странным, – предложение, решил Джеральд Масгрэйв, над которым стоило, по крайней мере, поразмыслить...
Ведь, будучи исследователем магии, Джеральд Масгрэйв в свое время имел дело со множеством демонов, но ни один из них до этой последней ночи в апреле 1805 года не делал ему столь странного и в то же время разумного и даже приятного предложения, как то, что было сделано только что. Джеральд отодвинул в сторону рукопись своего неоконченного романа о Доне Мануэле из Пуактесма, расправил кружевное жабо на шее и на мгновение взвесил это действительно довольно-таки заманчивое предложение... Большинство демонов были одержимы идеей купить у него душу, о наличии у себя которой Джеральд, в этот век Разума, не имел надежных свидетельств. Но Глом Взгляд Одержимого, казалось, был в силах и имел желание избавить Джеральда от всех телесных обязательств и принять физическую жизнь Джеральда в том состоянии, в котором она была, – даже при всех мучительных затруднениях запутанных отношений Джеральда с Эвелин Таунсенд.
