Часть первая. Дым коромыслом
Однажды Тургений предложил Трефаилу:
— Слушай, Сууркисат. А давай сбежим?
— Куда? Мы на острове живем.
Спорить не хотелось: после вчерашнего здорово болела голова. Вернее, головы: несмотря на почти сиамскую привязанность, Тургений Мумукин и Сууркисат Трефаил обладали индивидуальными комплектами рук, ног и постельного белья. Головы у них тоже были свои, отдельные, но болели одинаково.
Бросили монетку. По итогам жеребьевки первым в душевую отправился Мумукин. Послышались шум воды и громкая песня:
— Пи-исьма-а… Письма лично на по-очту ношу-у… Сло-овна-а я роман с продолженьем пишу-у…
Трефаил сплюнул на пол:
— Тебе-то хорошо, а мне думать, как дальше жить…
— Зна-аю, знаю точно, где мо-ой адреса-ат… — Песня прервалась, и Трефаил насторожился: Мумукин наверняка собирался учинить какую-то подлость.
Атмосфера дрогнула:
— В до-оум-ме-е-е-е… где живе-о-о-от… Су-у-рки-и-са-а-а-а-ат.
Снизу бешено застучали. Шум воды в душевой смолк, Мумукин, напевая уже под нос, вышел в розовом халате, ожесточенно вытирая голову.
Взглянул на товарища, покачал головой, продолжил вытирать голову.
— Я помню чудное мгновенье, передо мной я… — Тургений попытался разглядеть себя в зеркале.
— Полотенце отдай, — потребовал Сууркисат.
— Будешь орать — вообще со мной пойдешь! — Мумукин сделал вид, что обиделся, но полотенце отдал.
Хотелось взбодриться. Рискуя выпасть, Мумукин по пояс высунулся из окна.
— Лысюка! Лысю-ука! Выгляни на минутку.
Окно этажом ниже распахнулось, и показалась прозрачная прическа Лысюки.
— Че надо?
— Хочешь, будущее предскажу?
Лысюка открыла рот. Все-таки она была непроходимой дурой.
— Будет у тебя любимый. Красавец мужчина, офицер, котовец. Родишь ты от него мальчика. Вырастет твой сыночек, в школу ходить начнет. Вот тут ему туго придется…
— Почему? — насторожилась Лысюка.
— Потому что звать его будут Лысюкин сын! — Тургений с хохотом втянулся обратно в комнату.
— Придурок бешенства!
Повеселевший Мумукин распахнул холодильник. На дверке допотопного агрегата кто-то нацарапал твердым острым предметом: «Оставь надежду всяк, сюда входящий». В недрах агрегата валялся лишь значок
«Передовик производства». Сколько Тургений себя помнил, этот значок преследовал его и встречался в самых неожиданных местах, вплоть до аппендикса, который Мумукин удалил себе в прошлом году перед зеркалом (операция сопровождалась сальными шуточками Трефаила, державшего зеркало, и непрерывным стуком Лысюки, потому что орал Тургений на весь остров).
— Как там насчет пожрать? — осведомился из душевой Трефаил.
— Жуй, — последовал ответ.
На работу побежали голодные.
Улицы Тунгусска кипели от людских потоков, всюду слышались мягкие чавкающие удары — незадачливые пешеходы попадали под транспортные средства. Ежедневно в столице острова Сахарин гибли сотни людей, крематории дымили безостановочно, однако, несмотря на ужасающую статистику, народу меньше не становилось. Людская мешанина напоминала внутренности паровой машины — все шипело и пузырилось, то и дело через клапаны государственных и полугосударственных учреждений уносились по своим рабочим местам кипящие людские струи, шатуны, рычаги, коленчатые валы многомиллионного города двигались в заданном ритме.
Огромные рекламные щиты отвлекали спешащего на службу обывателя от мрачных мыслей: «Вступайте в Государственную Организацию Вечно Недовольных Обывателей» (с призывом выступала милая такая тетенька лет пятидесяти, в папильотках на босу голову), «Вас ЧУДО ждет» (рекламный плакат с изображением небоскреба призван убеждать, насколько благое это дело — Чрезвычайно Уплотненные Домовые Общества) и совершенно новый плакат, изображающий Большого Папу в позе лотоса: «Хороши Упражнения Йоги».
Тургений и Сууркисат по сторонам не смотрели. Кто отвлекался, тот немедленно становился жертвой паровика. Мумукин жизнерадостно бубнил очередной шлягер:
— Кипучая, могучая, никем непобедимая…
— Осторозно, моя масына едет вперед, — послышалось совсем рядом, и Сууркисат едва успел выдернуть товарища из-под массивных колес новомодного паровика «Шибейя».
— Трескучая, вонючая, ты самая е. чая! — в ярости закончил Тургений, потрясая кулаком вслед водителю. Правда, заканчивал Мумукин шепотом и кулаком потрясал исподтишка, потому что номера паровика сообщали, что управляет им не кто иной, как Эм-Си Кафка, шеф Комитета Общественного Трудоустройства.
— Ну, ты, — пихнул Трефаил Мумукина локтем в бок, — не очень-то матерись.
Кое-как перебравшись на другую сторону шумного проспекта, друзья оказались перед приземистым небоскребом. Тетрадный листочек, приклеенный на жвачку к двери центрального входа, информировал, что в здании располагается ЦАПП-ЦАРАПП.
Здоровенный котовец минут по десять разглядывал удостоверения личности сначала Тургения, потом Трефаила:
— Куда направляетесь?
— Слушай, еппонский городовой, я точно тебе когда-нибудь по яйцам врежу! — вскипел Мумукин. — Каждый день слушаешь нашу программу, автографы несколько раз брал, два года знаешь нас как облупленных, а все равно спрашиваешь, куда направляемся.
Вскипел он, разумеется, в лифте, когда серая физиономия котовца исчезла из поля зрения.
