Караван счастья

Книга эта не писалась залпом в кабинетной тиши. Она складывалась по крупицам немало лет и имеет «за плечами» сотни пройденных дорог. Некоторые из ее героев, прежде чем выйти на эти страницы, появились на кино- и телеэкранах.

Они из разных поколений: дерзающих 30-х годов, мужественных 40-х, бескомпромиссных 80-х. Столь различные во многом, все схожи в главном, основном: воспитанники многонационального Ленинского комсомола, они преданные, мужественные его дочери и сыновья. Активно, наступательно, ответственно чувствуют себя везде и всегда, где бы ни проходила их жизненная дорога.

Я хочу, чтобы вы полюбили их: и магнитогорских ремесленников — мальчишек и девчонок из кинофильма «Здравствуй, Москва!», и девочку-таджичку со ста косичками — Мамлакат, и кубанского парня, «старшего брата» Юрия Гагарина — Григория Бахчиванджи; и девушек-героинь Малой земли — Полю, Тоню и Дарью, и солдат Ивана Одарченко и Василия Головцева, чьи черты воплощены в Воинах-освободителях двух столиц, и сегодняшних военных моряков с подводного корабля «Челябинский комсомолец». Именно с его палубы шагнула по свету песня А. Пахмутовой «Усталая подлодка». И мне подумалось, а не начать ли с нее, хотя бы с отрывка из песенного текста, рассказ о челябинских североморцах. Так песня вошла в эту книгу.

Однажды Мамлакат Акбердыевна Нахангова написала мне, что совершенно неожиданно для нее в архивах татарского филиала Академии наук СССР обнаружили стихотворение Мусы Джалиля, посвященное ей, Мамлакат. На русский язык оно не переведено.

Ну разве можно было начать рассказ о Мамлакат без этих строк нашего земляка. Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии! Профессор Нил Юзеев, известный казанский джалиловед, прислал нам эти стихи. Так оформился замысел: каждому очерку предпослать поэтические слова, очень близкие героям его. И появились стихи Михаила Дудина, Мирзо Турсун-заде, Сергея Гребенникова и Николая Добронравова, Людмилы Татьяничевой, Марка Гроссмана…

Герои этой книги живут среди нас: одних можно встретить на улице, в цехе, в троллейбусе, черты других узнать на обелисках и фотографиях. Это люди нашего беспокойного времени, прекрасного, напряженного, времени открытий, самопожертвования и любви, времени героики и горенья по велению сердца.

Познакомились мы в Берлине. Бруно Шульцу — 84 года. Он из тех ветеранов партии, кого в ГДР называют «активистами первого часа», антифашист, участник Движения сопротивления. Друг Макса Реймана и Отто Гротеволя, лично знал Эрнста Тельмана.

Накануне я позвонила Бруно из Лейпцига, и мы условились об этой встрече — на следующий день в отеле «Штадт Берлин» в 2 часа дня. Я попросила подумать над вопросом, который представлялся исключительно важным для меня, а как оказалось в дальнейшем, куда важнее был для Бруно, так как итожил очень нелегкий отрезок его жизни.

Узнала я его сразу, как вошла в холл: очень похож на свое фото, что лежало у меня в сумочке: совершенно седой, грузный и — неожиданно — артистичный человек. Он тяжело поднялся навстречу, пожал руку и после короткого приветствия выложил на столик свой ответ — восемь документальных фотографий.

Подобные кадры я видела несколькими днями раньше в кинозале музея Бухенвальда, а еще — лет 20 назад в киноленте такой потрясающей силы, что помню ее в деталях до сих пор, — «Военные преступники». Ужас изображенного на снимках усиливался во сто крат здесь, среди нарядной праздности окружающего, комфортного великолепия отеля.

Было просто не понять, как могло такое случиться и почему после этого мир еще живет и не просто живет в труде и борьбе, а даже купаясь в удовольствиях, развлекаясь, смеясь. Было просто не понять… С фотографий кричал, молил, обличал фашистский концлагерь. Таким его увидели американские операторы в первые минуты освобождения: догорающие останки человеческих тел; огромная груда костей — трагический итог одного только дня; голый, мрачный лес, где среди деревьев ровные ряды окостеневших трупов; костер на лагерном дворе из обувки погибших — и тени еще живых вокруг него… К этим фотографиям не требовался комментарий, но он был, напечатанный на машинке и аккуратно приклеенный к оборотной стороне, — страшный рассказ очевидца.

Думалось, что человек, своими глазами увидевший такое — не на экране, не на снимке, а в своей собственной жизни пропустивший через разум, сердце и намять, должен был бы сойти с ума. А если этого не случилось, то, подобно Шульцу, на всю оставшуюся жизнь стать проповедником ненависти к людоедам всех мастей и наций, ненависти к войне, любви к людям, жизни, миру.

Не знаю, произошло ли это с американскими операторами. Помнят ли они те минуты ужаса и гнева, смогли ли передать чувства свои детям и внукам. О чем думают сегодня, когда с их континента вновь ветер гонит хмурые тучи войны.