Евгений Козловский
"КАК ЖИВЕТЕ, КАРАСИ?.."
И сынок мой по тому ль по снежочку
Провожает вертухаеву дочку.
А. Галич. "Желание славы"
Из старенькой "Спидолы" почти лишенный электроникою обертонов, но отлично поставленный голос с театральными интонациями декламировал монолог пушкинского Скупого:
юКажется, не много,
А скольких человеческих забот,
Обманов, слез, молений и проклятий
Оно тяжеловесный представитель!..
Полковник выпил коньяку, постоял, прислушиваясь не то ко вкусу спиртного, не то к голосу из приемника, аккуратно вымыл рюмку под ржавым умывальником, укрепленным в углу летней дачной кухоньки, и через тесный огороженный двор вошел в дом, открыл шкаф, снял с плечиков парадный китель, украшенный джентльменским набором правительственных наград, атакже петлицами и кантом того небесно-голубого цвета, под знаком которого пекутся о гражданах нашей страны вот уже без малого две сотни лет, надел, отразился в зеркале, после мелких коррективов отражение одобрил и, позвякивая медалями, вернулся во двор.
Участок круто сходил к реке, и дальний угол небольшого дачного домаподнимался над землею накирпичном фундаменте надобрые полтораметра. В кладку фундамента, защищенная от непогоды и любопытных глаз дощатым тамбурком, вросламассивная стальная дверь с рычагами-запорами и сейфовыми маховичками. Полковник любовно возился с ними, аиз кухни чуть слышалось:
Когдая ключ в замок влагаю, то же
Я чувствую, что чувствовать должны
Они, вонзая в жертву нож: приятно
И страшно вместе.
Дверь плавно, тяжело отошла, Полковник щелкнул выключателем, но, поскольку свет не зажегся, принялся, выругавшись под нос, шарить в пыльной нише. Звякнуло, осыпалось разбитое стекло: фонарик выскользнул из пальцев, упал наступени, покатился. Брезгливо отряхивая с кителя пыль, Полковник резко направился к кухне, выдвинул ящик стола.
Я царствую!.. Какой волшебный блеск!
Послушнамне, сильнамоя держава;
В ней счастие, в ней честь моя и слава!
Голос из "Спидолы" раздражал, пришлось его заткнуть, и тут же нашелся огарок. Полковник вернулся к подземелью, запалил фитиль, в свете неровного, колышущегося пламени, прикрываемого ладонью, спустился вниз. Стеллажи каталогов и низкие тяжелые шкафы с основательностью порядказаполняли бетонированную подвальную комнату. Примостив-припаяв к шкафному карнизу неверный источник света, Полковник нацелился и одним коротким движением руки, подобным падению хищной птицы надобычу, выдвинул узкий, длинный ящик. Ловкие, тренированные пальцы перебирали карточки, губы беззвучно шевелились.
Неизвестно откудавозникший порыв ветразадул пламя, но, судя по всему, дурная приметаПолковникане напугала: час спустя он, повесив китель наспинку аскетичного деревянного кресла, спокойно сидел наверху, в доме, у письменного столаи заполнял стандартные бланки вызывных допросных повесток: вписывал фамилии, сверяясь с карточками из каталожного ящика, проставлял дату и время, тут же делая пометки наперекидном календаре 1990 года, аадрес "Ул. Дзержинского, 14" аккуратно зачеркивал, чтобы вместо вписать: "Пос. Стахановец, ул. Садовая, 6"ю
Сребровласый английский джентльмен, чьего платья легко коснулась рукаблагородной бедности, Полковник появился из подземелья метрополитенапрямо возле Известного Здания, фасад которого и предстояло миновать. У Главного Подъездаласково, почти неслышно урчал мотором лаково-серый "ЗИЛ", поджидая, должно быть, кого-то из Самого Высокого Начальства. И действительно: не дошел Полковник до "ЗИЛа" всего десяток шагов, как тяжелая дверь Подъездаотворилась адъютантом, и Важный В Штатском проследовал к лимузину. Полковник замер, замер и Важный В Штатском: намгновенье или, во всяком случае, ровно настолько, сколько понадобилось обменяться пронзительными, как в кино про Штирлица, взглядами. Часовые напряглись, адъютант сунул руку под мышку.
"ЗИЛ" мягко отплыл, часовые опали. Полковник плюнул под ноги, растер плевок подошвою и пошел к Пушечной, науглу которой остановился и, обернувшись наИзвестное Здание, достал из папочки пачку давешних повесток. Наощупь, но аккуратно, словно глядя, отправил одну задругою в мрачное чрево почтового ящикас раскрашенным гербом державы, которой не оставалось и полуторалет жизни.
Науглу Кузнецкого десяткадвачеловек торговали газетками ДС и каких-то еще Блоков, Союзов, Партийю Разного полаи возраста, напосторонний, непрофессиональный взгляд ничего между собой общего не имеющие, продавцы, безусловно, принадлежали к совершенно определенному клану, описать который Полковник возможно бы и не взялся, но любого представителя которого почуял бы заверсту, акак минимум один из последних оказался Полковнику и прямо знакомым, что и подтвердил-продемонстрировал как-то слишком уж, как-то чересчур независимым отворотом в ответ наполковничий кивок. Полковник, впрочем, отнюдь не счел для себя унизительным сделать к знакомцу шаг-другой, достать рубль и потянуться к газетке:
-- Неужто не узнаёте?
-- Отчего же, -- не вдруг отозвался Газетный Продавец. -- Просто считаю ниже своего достоинстваю -- и не нашелся как закончить гордую, однако, несколько суетливую фразу.
