Слово «спартак» я выговорил, конечно же, позже, чем «папа» и «мама». Но, клянусь, ненамного позже.
Впрочем, в моей помешанной на футболе семье и не могло быть иначе. Озорная и яркая Одесса, где появились на свет мои родители, никогда по—настоящему не подчинялась власти украинской столицы — Киева. Во все времена она гордо называла себя «вольным городом». Массовое «боление» за московский «Спартак» в противовес его главному конкуренту, киевскому «Динамо», было одним из признаков этой внутренней свободы.
За свой «Черноморец», конечно, болели тоже — вот только серьезными успехами он баловал редко. Значит, надо было выбрать кого — то на большой орбите. Недаром и лучшие одесские игроки, если им предоставлялась свобода выбора, уезжали в основном не в Киев, а в «Спартак»…
Еще до того как я родился, уехала и вся моя семья. Не в «Спартак», конечно, а в Москву. Но, по сути, это было одно и то же.
Около 40 лет назад мой дядя, знаменитый поэт — песенник Игорь Шаферан («Ромашки спрятались…», «Мы желаем счастья вам» — эти популярнейшие произведения принадлежат его перу), выходил из московского роддома, где только что появилась на свет его дочь. Гарик, как его называли в семье, в глубине души был чуть — чуть опечален — он — то хотел сына. Который смог бы продолжить болельщицкий род.
Возможности долго находиться в роддоме у Шаферана не было — его ждала важная встреча. И вдруг родители поэта — мои бабушка с дедом — увидели в окно, как он остановился в саду около роддома и страстно, размахивая руками, принялся что — то обсуждать с незнакомыми людьми.
Встревоженные, они решили спуститься вниз и узнать, в чем дело. И едва услышали первые звуки разговора, все стало ясно. Ярый спартаковец Шаферан встретил на своем пути поклонника московского «Динамо». Слово за слово — и вокруг спорщиков тут же образовалась толпа. Рождение дочки и предстоящая деловая встреча тут же отошли на второй план…
Вот и посудите сами после этой истории — имел ли я хоть один шанс не начать болеть за «Спартак»?
«Спартачами» у нас в семье были все: два деда, отец, дядя… Даже бабушка — и та не осталась в стороне. По ее рассказам, когда вся семья собиралась вместе у телевизора и красно — белые забивали гол, от нашего дружного вопля были готовы рухнуть стены соседних домов. И вот в 1981-м меня, восьмилетнего, решили первый раз взять на стадион. Момент подбирали долго — «телевизионным» болельщиком я уже был года два, но первый живой футбол не должен был закончиться для ребенка разочарованием. А ну как щелкнет что — то в детском сознании — и потеряет он интерес к футболу и к «Спартаку»? Или, что еще хуже, начнет болеть за кого — то другого?
Но тут ситуация казалась беспроигрышной. В финале Кубка СССР «Спартак» встречался с СКА из Ростова — на — Дону. Ростовчане особой опасности не представляли — в чемпионате плелись чуть ли не на последнем месте. Спартаковцы же, всегда считавшиеся самой «кубковой» командой, не выигрывали этот турнир 11 долгих лет — и зверски по этому самому Кубку проголодались. К тому же финал проходил в День Победы. И вот два деда — ветерана Великой Отечественной при всех орденах, дядя, отец и я медленно, растягивая удовольствие, идем в Лужники…
…«Спартак» проиграл. Защитник красно — белых Мирзоян первый раз в жизни не забил пенальти, а ростовский нападающий Андреев в конце матча использовал чуть ли не единственный голевой момент у СКА. В противоборстве тестя и зятя — тренировавшего «Спартак» Константина Бескова и возглавлявшего ростовчан Владимира Федотова — победителем вышел младший. Я рыдал горючими слезами и уж никак не мог себе представить, что лет через 20—25 смогу обсудить ту сенсацию со всеми ее героями, а ранивший тогда меня в самое сердце Федотов станет главным тренером «Спартака»…
За «Спартак», вопреки опасениям взрослых, я после того матча болеть не перестал. Наоборот — пережитая драма притянула меня к команде еще крепче. В том же году отец где — то раздобыл самодельную спартаковскую эмблему из какой-то грубой ткани и нашил ее на обычную красную футболку. О настоящей атрибутике мы тогда и не мечтали, так что эта майка стала для меня реликвией, я гонял в ней в футбол, ходил в теннисную секцию… Жалко, что тогда была единая школьная форма, — будь у меня такая возможность, на уроках появлялся бы тоже в ней.
В 14 лет я стал ходить на стадион постоянно. Одна из коллег отца по НИИ связала для меня спартаковские шарф и лыжную шапочку. Дядя написал песню о «Спартаке», которую группа «Бим — Бом» под рев болельщиков исполнила на чествовании команды по случаю ее золотых медалей в 1987 году. Все ее слова — от «Создали на Трехгорке команду наши деды, и многим полюбился задор ее атак…» до «…болеют сотни тысяч, болеют миллионы — но большинство болеет за „Спартак“» — я готов был пропеть и сыграть на гитаре, даже если бы меня разбудили посреди ночи.
В 16, когда на последней минуте решающего матча против киевского «Динамо» Валерий Шмаров забил победный гол со штрафного удара, я сорвал себе голос на целую неделю. А тот миг, когда еще в середине полета мяча меня озарило, что он окажется в сетке, отчетливо помню до сих пор. И готов сейчас, 17 лет спустя, повторить фразу, написанную мною в дневнике: «До сих пор иногда кажется, что это — счастливый сон».
