Сначала было желание. Нет, не желание. Скорее, аксиома. Этакая абсолютная уверенность, будто он – некая призрачная субстанция, не определённая ни в пространстве, ни во времени, что-то вроде лёгкой дымки, медленно тающей над ровной гладью озера под жаркими лучами полуденного солнца, хотя, конечно, ни озера, ни солнца рядом с ним и в помине не было.
То, что в возникновении этой уверенности было повинно только его сознание (и ничто более), казалось ему несомненным, так как все внешние раздражители: звуки, свет, запахи и пр. – напрочь отсутствовали. Он был погружён во что-то не имевшее названия, не то во мрак, не то в пустоту, а может, и в то, и другое одновременно. Он был полностью изолирован от всего внешнего, его ничто не тревожило. Ни личной истории, ни имени у него тоже не было. Он словно бы рождался, рождался из небытия, и всё, что у него могло быть, это только неопределённое туманное будущее, которое…
Потом…
Потом счастливому равновесию наступил конец.
Разрывая зарождавшееся сознание, возникла мысль.
"Почему-то я о себе думаю – он".
Мысль эта не существовала сама по себе. Она явно на чём-то базировалась, на чём-то достаточно мощном, что тоже хотело жить и иметь будущее, причём собственное, отличное от того, что устраивала себе дымка. Это тоже было сознание, но совсем иного типа. Медитации ему были чужды, оно стремилось к активному действию. И в его глубинах зародился первый вопрос.
Кто я?
Я уже понял, что моё сознание раздвоилось, а вопрос "кто я?" должен был восстановить его цельность. Он был словно дверь, которую стоит только открыть, как в меня сразу же хлынет нужная информация. Информация, необходимая для самоидентификации.
Кто же я?
Волевой импульс, возникший в глубинах моего второго "я", с силой ударил дверь, и она распахнулась.
И…
И первое, что я ощутил, была боль. Чудовищная тяжесть расплавленного свинца давила на голову от лба до самого затылка. Воздух (если это был воздух) с трудом и хрипом протискивался сквозь забитый нос в то, что когда-то называлось лёгкими, а теперь больше походило на чёрные, полные слизи мешки. Тело (если это можно было назвать телом) держало на себе, казалось, десятки тонн зловонной воды.
О, Небо!
Вместе с болью пришло и осознавание, что я человек и что зовут меня Корд.
Именно – Корд.
И это хорошо. Теперь, главное, не терять достигнутых позиций. Пусть полученная информация поможет мне стать активным.
Итак, где я?
Я исторг из себя ещё один волевой импульс и с трудом разлепил набухшие веки. Воды не было, расплавленного свинца – тоже. Был полумрак, был тяжёлый влажный воздух и была низкая крона мохнатого дерева. Его ветки, словно длинные, причудливо изогнутые щупальца, сплетались в тугой тёмно-зелёный комок, совершенно непроницаемый для моего взора. Несколько щупалец свисали из него, почти касаясь моего лица. На одном из них я увидел дрожащую розовую каплю, готовую вот-вот сорваться. И она в какой-то момент сорвалась-таки, упав мне на щёку. Я даже не вздрогнул. Инстинкт (а может, глубоко запрятанное знание) подсказал: капля не опасна.
Всё это воспринималось мной как внешние раздражители визуального толка. Но были и другие. К примеру, непрерывный шелест, слагавшийся из звуков каплющей то там, то здесь воды, далёкий свист ветра, невнятные, едва уловимые шорохи – не то вздохи, не то стоны, одуряющие запахи, частое импульсивное биение плоскости, на которой я находился, и многое, многое другое, вплетавшееся в ткань удивительного бытия, что меня сейчас окружало.
Потом я попробовал шевельнуть глазными яблоками, и они подчинились. Я увидел множество деревьев, окружавших меня. Их фиолетовые бутылкообразные стволы обступали меня со всех сторон, а их кроны, смыкаясь в единую непроницаемую для света крышу, занимали едва ли не всё воздушное пространство.
Кругом – дурман ядовито-приторных испарений, духота, жара и ни на секунду не прекращающееся движение, движение зелёных щупалец, растущей чуть ли не на глазах травы, пульсирующих почвы и стволов окружающих деревьев.
И ещё раз духота.
И ещё раз жара.
И ещё трижды дурман ядовито-приторных испарений, от которых сознание не то отключалось, не то переходило в иную форму существования.
Я словно бы находился внутри огромного существа, как бы в чреве гигантского левиафана, жаждущего пожрать меня со всеми потрохами.
Но я уже знал, что это – не левиафан.
Это – лес.
Да, лес. Самое, какое только можно представить, неподходящее для человека место. Даже если его зовут Корд.
Но как же меня сюда занесло?
Что со мной?
Я снова попытался прислушаться к себе. И был потрясён. Непривычная слабость в теле и тяжесть в голове почти парализовали меня. Двигаться, действовать не хотелось совсем. Хотелось снова закрыть глаза, отключиться, вернуться в прежнее блаженное состояние – не то небытия, не то некоей нарождающейся личности. И пусть оно всё…
А что, собственно, всё?
Я ведь так и не выяснил, почему я здесь?
И если не сделаю этого сейчас, то уже не сделаю никогда. Ещё час-другой, и я перестану существовать как личность, стану частью леса.
Нет, в лесе нельзя, ни в коем случае нельзя быть пассивным, здесь можно быть только активным, деятельным, только это помогает остаться самим собой.
