Париж, 24 августа 1572 года
Набат загудел в полночь. Пустые улицы постепенно заполнялись людьми. Все молчали, казалось, испуганные предстоящим. Однако и дома усидеть не мог никто. Люди выходили в ночь — вооруженные аркебузами, мечами и ножами, а на их шляпах белели кресты.
Они двигались по узким, вымощенным булыжником улицам, окружавшим мрачную, темную цитадель Лувра. За неделю до этого Лувр сверкал огнями. Из узких зарешеченных окон лилась музыка, и толпы подвыпивших гуляк заполняли улицы Парижа. Париж праздновал свадьбу Маргариты, сестры короля Франции Карла, с предводителем гугенотов Генрихом Наваррским. Этот брак должен был положить конец вражде католиков и протестантов Франции и объединить их.
Но ночь Святого Варфоломея показала, что свадебные торжества были лишь приманкой для гугенотов, тысячами прибывавших в Париж, чтобы поддержать своего молодого короля. Теперь они оказались в западне и были обречены на гибель.
Набат продолжал сотрясать воздух. Люди, двигавшиеся по улицам, стучали в каждую дверь, помеченную белым крестом. Из дверей выскальзывали их единомышленники и присоединялись к толпе, превратившейся уже в огромную армию убийц. Она все росла и, как гигантская волна прибоя, катилась к домам протестантских вождей.
Первые выстрелы, первые красные сполохи, первые мучительные крики стали сигналом к резне. Толпа, теперь похожая на многоголовую гидру, извиваясь, ползла по городу, врываясь в дома, не помеченные белыми крестами, и их обитателей выбрасывали из окон, с балконов, а орущая толпа на улицах и площадях разрывала несчастных в клочья.
Воздух был пропитан запахом крови и порохового дыма. Небо покраснело от зарева — пылали дома, а прыгающее пламя смоляных факелов, казалось, парило в темноте само по себе, двигаясь вперед по тесным улицам. Те, кто нес факелы, не были видны. Ликующие крики обезумевшей толпы, преследовавшей несчастных, пытавшихся скрыться, походили на жуткие вопли дьяволов, вырвавшихся из ада.
На углу узкой, зловонной улочки, ведущей вниз, к реке, остановилась дрожащая, запыхавшаяся женщина. Сердце ее отчаянно колотилось, каждый вдох отдавался болью. Ее босые ноги, изрезанные грубыми камнями мостовой, кровоточили. Тонкий плащ, взмокший от пота, прилип к спине. Волосы облепили побелевшее, искаженное ужасом лицо. К груди она прижимала двух плачущих младенцев, всеми силами стараясь успокоить их.
Женщина бросила взгляд назад и увидела трепещущее пламя факелов. Голоса преследователей слились в один пронзительный крик, когда толпа покатилась к реке. Всхлипывая, женщина снова бросилась бежать вдоль реки. Она уже слышала за спиной топот сапог — преследователи нагоняли ее. Грохот бегущих ног все приближался. Отчаяние охватило ее. Она не могла спастись. Даже ради своих крошек она не могла бежать быстрее. А толпа, преследовавшая ее, все росла. Многие присоединились к этой охоте просто ради удовольствия.
Задыхаясь, женщина повернулась лицом к преследователям — она все еще прижимала детей к груди. Один из младенцев ерзал и извивался, пытаясь повернуть головку. Второй оставался тихим и спокойным, как всегда. Ее близняшки-дочки даже в десять месяцев были совсем разными.
Не в силах пошевелиться, женщина смотрела, как ее окружает обезумевшая от ярости толпа. Лица людей были исполнены ненависти, зубы оскалены, глаза покраснели от жажды крови. С их мечей и ножей капала кровь, их одежда была в бурых пятнах. Они подступали к ней все ближе, и она уже ощущала запах их пота, их несвежее, кислое от винного перегара дыхание, чувствовала их ненависть.
— Отрекись… отрекись…
— Я готова, — сказала женщина, падая на колени. — Пощадите моих детей. Не убивайте их. Пожалуйста! Я отрекаюсь ради своих детей. Я произнесу «Символ веры» .
Женщина шептала латинские слова католического «Символа веры». Глаза ее были устремлены вверх, к небу, чтобы не видеть своих мучителей.
Нож, уже обагренный кровью гугенотов, полоснул ее по горлу, когда она еще произносила латинские слова, и женщина замолчала… Крик потонул в бульканье. Кровь брызнула на одежду, на детей, на мостовую. Женщина упала лицом вперед на камни набережной. Во внезапно наступившей тишине послышался плач ребенка.
— На Лувр… на Лувр!..
Неистовый крик взмыл над крышами, и толпа, вдохновленная одной мыслью, повернула и отхлынула, покорная призывному сигналу рожка:
— На Лувр… на Лувр!..
Улица опустела.
Черная река медленно несла свои воды, как и текущая между камнями кровь женщины. Что-то зашевелилось под ее телом. Одна из девочек выползла из-под мертвого материнского тела. С удивительным в таком крошечном существе упорством и целеустремленностью малышка ползла прочь от пугающего запаха крови…
Франсис наконец нашел свою жену. Он бросился к ней. Лицо его в свете луны казалось совершенно белым.
— Елена! — прошептал он и опустился на колени возле ее тела.
Франсис прижал ее к груди, и у него вырвался отчаянный крик страдания. Потом он увидел на земле ребенка, смотревшего на него пустым взглядом. Младенец тихонько плакал. Лицо малышки было запачкано кровью ее матери.
— Господи Иисусе! — прошептал мужчина, беря на руки ребенка. — Помилуй нас.
