В книге г-жи Симон-Вьено «Marie Antoinette devant le dix-neuvième siècle» со всеми подробностями рассказана весьма любопытная история подставной жены Мольера, в том виде, как эта история была напечатана в старинном французском журнале «Le Droit».
Современники рисуют жену Мольера, Арманду Бежар, совсем не такой обольстительной, какой она изображается самим Мольером. Это, впрочем, естественно – любовь всегда прикрашивает свой предмет. Но, вероятно, она серьезно кружила головы светским кутилам и неопытным юношам, ибо только этому обстоятельству и можно приписать бесчисленные изъяснения ей в любви и постоянные приключения, от которых ей не удавалось уберечься. Полный образ её дает сам Мольер в той знаменитой сцене из «Bourgeois Gentill homme» («Мещанин в дворянстве»), где он очерчивает свое преклонение перед ней и скептическое мнение света, сопоставляя одно с другим.
Клеонт. Содействуй мне в моем негодовании и поддержи мою решимость подавить последние проблески любви, которые могли бы заговорить во мне в её пользу. Заклинаю тебя говорить о ней все дурное, что только ты вздумаешь. Обрисуй мне образ её таким, чтобы она вызвала во мне презрение, хорошенько освети мне все недостатки, какие ты можешь в ней заметить, чтобы она мне опротивела.
Ковьель. Она-то, сударь? Вот уж настоящая жеманница, стройная кривляка, – стоит она того, чтобы вы ее так любили! Я считаю ее не выше самой ординарной посредственности. Вы найдете сотни женщин, которые окажутся более достойными вас. Во-первых, у неё маленькие глаза.
Клеонт. Это правда, глаза у неё невелики; но за то они полны огня. Таких блестящих, жгучих и нежных глазок не найдешь в целом мире…
Ковьель. Рот у неё большой.
Клеонт. Да, но за то в губках её столько прелести, что других таких не встретишь. Видом своим они возбуждают желания; обворожительнее, влюбленнее её ротика нет во всем мире.
Ковьель. Ростом она тоже не велика.
Клеонт. Не велика, но за то она эфирна и хорошо сложена.
Ковьель. Напускает на себя искусственную небрежность в разговоре и манерах.
Клеонт. Да, конечно. Но во всем этом у неё столько грации; манеры её привлекательны, в них какое-то невыразимое обаяние, проникающее в сердца.
Ковьель. Что касается ума…
Клеонт. Ах, Ковьель, она умна, у неё весьма тонкий, возвышенный ум…
Ковьель. В разговоре она…
Клеонт. В разговоре она восхитительна.
Ковьель. Вечно надутая…
Клеонт. А что-же, по твоему, лучше эта распущенная веселость, эти громкие восторги! Можешь ли ты указать мне что-нибудь несноснее женщин, которые хохочут кстати и некстати?
Ковьель. Наконец, это такая капризница, что другой такой и свет не производил!
Клеонт. Правда, она капризна, соглашаюсь с этим. Но хорошенькой женщине все пристало. От хорошенькой стерпишь все.
Судя по этому портрету, обольстительная актриса должна была кружить головы многим мужчинам, тем более, что ни для кого не составляло тайны, что на привязанность своего супруга она не отвечала горячностью. Аристократы, с такой строгостью соблюдавшие известное расстояние между собой и актерами, искренно добивались, как бы сократить, а где можно и совсем похерить это расстояние между собой и этой актрисой. За «mademoiselle Molière», как тогда говорилось, ухаживали с настойчивостью и упорством.
Один дворянин из Прованса, де-Лорни, увидал как-то молодую женщину в одной комедии и влюбился в нее по уши. Он тут же решил сблизиться с ней, и пустил в ход все, что мог, чтобы получить приглашение на одно блестящее празднество, устраивавшееся артисткой. Но были ли его связи недостаточно влиятельны, или, быть может, Мольер не хотел допускать новые знакомства, только этот барин цели своей не достиг. Но такая неудача нисколько не обескуражила его. Решившись испробовать все средства, он обратился к одной посреднице, некоей г-же Ледукс, выдававшей себя за приятельницу Арманды. Молодой человек отличался большой щедростью и, в виде задатка, внес этой посреднице 24.000 ливров, за что она обещала устроить ему свидание с знаменитой артисткой. Смелая Ледукс сочла более удобным обмануть деревенского дворянина, нежели склонить в пользу своего плана madame Мольер. Неуверенная, что может добиться настоящей Арманды Бежар, она прямо нашла подставную.
Это не представило для неё особенных затруднений, так как среди её знакомых если и не было знатных дам, за то было много хорошеньких, и случайно в том числе находилась одна второстепенная молодая актриса, сходство которой с Армандой было известно всем. «Та-же осанка, тот же характер выражения лица, тот же взгляд, та же надменная улыбка и тот же звучный и трогательный тэмбр голоса».
Счастливая обладательница всех этих качеств была известная Ла-Турелль, не стеснявшаяся сближаться с самыми распутными развратниками. Ла-Турелль охотно согласилась на предложенную интригу. Она видела Арманду Бежар в театре, случайно встречалась с ней и помимо театра, и потому вполне была уверена, что сумеет скопировать и заменить ее.
Ледукс не сомневалась в успехе и с привычной осторожностью приступила к делу. Она, конечно, воздержалась от уверений де-Лорни, что все идет как нельзя лучше. Напротив того, она изобретала препятствия, толковала о сомнениях, угрызениях совести и взятом обратно обещании и, успокаивая себя, только раззадоривала его нетерпение. Наконец, в один прекрасный день она объявила влюбленному дворянину, что ей удалось-таки победить нерешительность красавицы, и что rendez-vous назначено на следующий день в скрытом и безопасном доме. Лорни выразил свою радость и признательность новыми подарками. Молодая актриса явилась на rendez-vous со всеми обычными предосторожностями, – вуаль окутывала её голову, манто драпировало всю фигуру. Она прекрасно вела свою роль, подражала «покашливанью madame Мольер, кокетливости в обращении, жеманным манерам, говорила исключительно о „высоких материях“, пересаливала в жалобах своих на то, как ей наскучила роль „Цирцеи“, подчеркивая в особенности свою любезность, с какой она согласилась придти в дом, самая отдаленность которого могла возбудить подозрение в её прислуге». В то же время сама она разыгрывала роль Цирцеи, хотя и с меньшим уменьем, нежели та, имя которой она присвоила себе. Лорни был в восторге, и на все возражения отвечал одними пылкими излияниями своего любовного экстаза.
