Пока что нет никаких известий о дяде Генри, и, наверно, ты можешь отказаться от мысли – я не говорю от надежды, – что я поспею к Рождеству. Однако в мыслях я буду с тобой, и желаю вам как следует отпраздновать этот день. Я категорически против того, чтобы кто-нибудь из моих племянников или племянниц тратил свои гинеи на подарки для меня.
С тех пор, как я прибыл сюда, я виню себя за то, что слишком легкомысленно отнесся к этой истории с дядей Генри. Со слов местных жителей я понял: почти нет надежды на то, что он жив. Но я не знаю, был ли это несчастный случай или чей-то злой умысел. Факты таковы. В пятницу 19-го он незадолго до пяти часов пошел в церковь на вечернее богослужение, а когда оно закончилось, причетник принес ему записку. Прочитав ее, дядюшка отправился навестить больного в отдаленный коттедж в двух милях отсюда. После этого визита, примерно в полседьмого, он пустился в обратный путь, и больше его не видели. Местные жители очень опечалены этой потерей. Как тебе известно, дядя Генри прожил здесь много лет, и, хотя был не самым добродушным человеком на свете и отличался строгостью и придирчивостью, он совершал много добрых дел и не щадил себя.
Бедная миссис Хант, которая была его экономкой с тех самых пор, как покинула Вудли, крайне подавлена – кажется, для нее это просто конец света. Я рад, что решил не останавливаться в дядином доме при церкви. Я также отклонил несколько любезных предложений от гостеприимных соседей, предпочитая быть независимым. К тому же мне очень уютно в гостинице.
Разумеется, ты хочешь знать, что сделано в ходе расследования и поисков. Во-первых, нечего было ожидать результатов от расследования в доме дяди, и там, соответственно, ничего не обнаружили. Я спросил миссис Хант, не было ли у хозяина каких-нибудь симптомов, предвещавших внезапный удар или приступ болезни, и не было ли у него причин опасаться чего-то подобного. Но и она, и дядин врач решительно заявили, что со здоровьем у него все было как обычно. Во-вторых, почистили дно прудов и ручьев и обыскали поля там, где он проходил в последний раз, но это не дало никаких результатов. Я лично побеседовал с приходским причетником и, что еще важнее, побывал в доме, куда дядюшка отправился с визитом.
И речи не может быть о том, что эти люди ведут какую-то двойную игру. Единственный мужчина в доме все еще хворает и лежит в постели, совсем ослабевший. А жена и дети, конечно, ничего не смогли бы сделать сами. Исключена малейшая возможность того, что они согласились заманить к себе бедного дядю Генри с тем, чтобы на обратном пути на него напали. Они уже рассказали все, что знали, тем людям, кто приходил с расспросами до меня, но женщина все мне повторила. Пастор выглядел как обычно, он не очень долго просидел у постели больного. «Муж не слишком-то склонен молиться, не то что некоторые, – сказала она. – Но ведь если бы все были такими уж богомольными, как бы тогда церковники зарабатывали себе на хлеб?» Уходя, дядя оставил денег, и один из детей видел, как он перебрался по при ступке через изгородь на следующее поле. Одет он был как всегда, с воротника спускались две белых полоски – наверно, он чуть ли не последний англиканский священник, который их носит, во всяком случае, в этих краях.
