Дом скорби
Мартина смотрела на меня с таким беспокойством, что я едва не поверила в ее добрые намерения. Хотя мне уж точно не узнать наверняка, какие мысли бродят в ее симпатичной рыжеволосой головке.
— Ну, что же так долго! — воскликнула она в очередной раз, недовольно глядя на дверь кабинета напротив.
Конечно, у Мартины ведь есть много других дел, кроме как сдавать сумасшедшую сестру в Дом скорби. А я вот уже никуда не спешу… Куда мне торопиться? В руки добрых целителей? Откинувшись спиной к стене, прикрыла глаза, принялась едва слышно напевать навязчивый мотив, который застрял в голове…
— Лия, скажи хоть что-нибудь!
Открыв глаза, увидела перед собой лицо сестры. Вот и вернулось это обычное выражение — недовольное, почти брезгливое. Ах, какое горе для семьи! Корделия повредилась рассудком!
— Ты с самого утра не произнесла ни слова! — продолжала Мартина.
А что мне сказать? Разве сумасшедшие имеют право голоса? Прости, сестричка, но с тобой мне сейчас меньше всего хочется вести задушевные беседы. Лучше бы мне сейчас уснуть и больше никогда не просыпаться…
Мартина вдруг села рядом и погладила меня по плечу. Надо же, какая забота об убогой, просто расплачусь сейчас…
— Лия, пойми, это для твоего же блага, — почти ласково проговорила Мартина. — Сама же знаешь, что нуждаешься в помощи. Ты обязательно поправишься и вернешься домой.
Я едва не рассмеялась. Конечно, вернусь, как же… Тут же вспомнилась вчерашняя сцена… Ее муж, Генри, кричал, чтобы она сейчас же увезла подальше свою чокнутую сестричку… Чтоб ноги моей больше не было в ИХ доме, а то еще прирежу во сне! Конечно, я ведь больше не член семьи, а так… убогая родственница, о которой приходится заботиться. Мартина же такая великодушная, такая добрая… Не выгнала, отвела к целителям. Благодетельница…
Старшая сестра… Идеал женщины, к которому я должна была стремиться по мнению родственников. Красивая, уверенная в себе, общительная, веселая… Это все для других. Для меня же — заносчивая, грубая эгоистка. Еще бы ей не стать такой, ведь отец всю жизнь с нее пылинки сдувал, только и думал, как бы не обидеть чем-то, а Мартина никогда не упускала возможности напомнить о его вине.
Так вышло, что мой ныне покойный отец когда-то бросил первую жену ради моей матери, и в той семье осталась маленькая дочь. Брошенная женщина через несколько лет умерла, и в доме появилась Мартина. Я тогда была совсем маленькой, но отлично помню день нашего знакомства. Моя новоиспеченная сестра наговорила мне гадостей и сломала любимую куклу. Я рыдала целый день, а мама уговаривала потерпеть, подружиться с Мартиной. Мама ведь тоже чувствовала вину перед той женщиной, всю жизнь себя изводила, как и отец. Так Мартина стала хозяйкой нашей жизни и отличным манипулятором.
Наверное, чувство вины и подкосило здоровье мамы. Она угасла за каких-то полгода, и я даже не знаю, как мне удалось справиться с потерей. Я окунулась с головой в учебу, помогала отцу в семейном деле — сети швейных мастерских, крупнейшей в столице Империи семи островов — Дианите. Училась в школе, потом в университете, а когда отец совсем разболелся, стала управлять семейным предприятием. Сколько целителей побывало в нашем доме, но все без толку. Болезнь сердца то замирала, то вновь просыпалась. Помню, один из дорингов как-то сказал, что органы вылечить можно, а вот душу — гораздо сложнее. Не только физическая болезнь может разрушить организм, но и душевные терзания, от которых не спасет ни один целитель. Отец покинул меня, оставив завещание, в котором распорядился поделить все имущество поровну между дочерьми.
Так я и дожила до двадцати шести лет — в переживаниях, в учебе, в работе. У обожаемой сестрички же была совсем другая жизнь. Ее больше интересовали развлечения, балы, мужчины. Она еле-еле закончила университет, да и то благодаря связям отца. Красивая, смелая, с роскошной фигурой — Марина всегда привлекала мужчин, да и сама не отказывала себе в удовольствиях. Репутацию она себе заработала сомнительную, но в двадцать пять лет таки вышла замуж. Ее муж, Генри, в пух и прах разругался со своим богатым отцом, в короткие сроки промотал собственное причитавшееся наследство, да и женился от безысходности. Теперь чета Джонсонов жила в нашем семейном доме и без зазрения совести пользовалась доходами от сети швейных мастерских, хотя сами ни в чем не помогали мне. Мартина считала, что наш отец даже после смерти обязан ей, а потому она может пользоваться ресурсами нашей семьи до конца жизни. Муженек-лодырь во всем ее поддерживал.
Теперь, когда со мной случилось такое, Мартина не упустит возможности прибрать все к рукам. Больше всего я боялась не за себя, а за то, что она разрушит и то немногое, что осталось от нашей семьи. Если бы мне было, куда уйти… Может, если бы я не работала так усердно, если бы позволила себе хоть немного свободы… Теперь уж поздно, ведь двадцать шесть лет — это почти приговор. А уж с такой репутацией меня теперь точно никто замуж не возьмет. Мартина любила повторять мне, как я некрасива по сравнению с ней. Долговязая, худющая, бледная… Волосы светлые, глаза серые, блеклые — невзрачная барышня, на которую никто и не взглянет. Самое забавное в том, что так оно и вышло…