Ночное шоссе, ветер, шелест листьев. Неяркое зарево отдаленного города. Шоссе пустынно, слышно, как с тихим шорохом прокатились тронутые ветром мелкие камушки.
На обочине некто, он смотрит в темноту, слушает, наблюдает. Приближается на большой скорости машина. Стремительно войдя в поле зрения наблюдателя, вытягивается метров на десять, и ход ее замедляется. Она медленно ползет, искажается, будто в кривом зеркале, пока не вырывается из-под взгляда и не уходит стремительно в ночь двумя красными огоньками. С обочины срывает банку из-под пива; вот она, тускло поблескивая, появляется в пределах видимости наблюдателя, лениво, как в замедленной съёмке, кувыркается и скатывается в кювет.
Наблюдатель поднимается к верхушкам тополей. Смотрит на электрическое свечение города. Переводит взгляд на небо. Звезды перестают мерцать, а яркий росчерк метеорита замирает на оси зрения белой крупной звездой…
Областной город в центральной России. Летний солнечный день. Город сверху выглядит зеленым парком с беспорядочно рассыпанными кубиками зданий.
Взгляд где-то на уровне крон, плывет сквозь листву и ветви. Наконец, останавливается у верхушки могучей вербы. Мелкие, трепещущие листочки укрупняются, словно приближается к ним объектив микроскопа. Четко видны клетки, темные пятнышки ядер, зерна хлорофилла, тонкие стенки мембран. Взгляд еще ближе: вместо клеток – лишь хаос дрожащих, изломанно двигающихся частичек.
Мгновенно все становится на свои места – листья вновь трепещущей массой окружают наблюдателя, а он спускается наземь.
Под вербой – столики; облокотившись на столешницы, пьют пиво люди. Вокруг пивбара – невысокий заборчик.
Взгляд скользит дальше. Фигуры посетителей расплывчаты, туманны. Вдруг наблюдатель останавливается, а потом возвращается чуть назад – смотрит на человека, пьющего в одиночестве. Человек этот виден очень четко.
– Извините, можно мы вас потесним?
За столом стоял худой и высокий работяга лет тридцати, в джинсах и клетчатой зелено-желтой ситцевой рубахе. Кепка-«аэродром» лежала на столе, рядом с нею – три вспотевшие кружки со светлым «жигулевским» – разбавленным, на газетке две воблы.
Юрик Хавченко, для друзей и приятелей просто Хавчик, отложил полурастерзанную воблу и глянул на двоих, подошедших к его столику. Слово «извините» настроило его на саркастический лад, мол, сейчас поговорим с умными людьми.
Но оба подошедших выглядели нормально. Даже как-то по-свойски выглядели, разве что не подмигивали со словами «привет, брат, а помнишь, как мы вместе?..»
«Надо же – близнецы, – подумал он, – и вроде не вспомню, а вроде – виделись. Где виделись? Щас имя мое назовут, а мне как? Не вспоминаю, как их там…»
– Отчего ж нельзя? Можно.
Юрик приглашающе кивнул, посмотрел на руки близнецов. Этим своим психологическим способом распознавания он весьма гордился. По рукам определял – правильный собеседник или нет. Короткие пальцы – однозначно признак тупости, толстые – жадности, тонкие – слабости, маленькая ладонь была ему ненавистна, большая и крепкая вызывала уважение. Нежная белая кожа, присущая интеллигентам, вызывала лишь усмешку. Любил Юрик крепкие рабочие ладони, с соразмерными пальцами, с надежными мозолями и мощными заусеницами.
У этих двоих руки выглядели нормально – руки как руки, в заусеницах, кожа темная, крепкая, значит, можно поговорить. Да, парни симпатичные. Юрика посетил прилив воодушевления.
– Давайте, мужики, – показал на воблу, – не стесняйтесь.
Один близнец полез в карман брюк и извлек поллитровую.
– Казенка? Я больше домашнее уважаю.
Близнецы виновато улыбнулись – Юрику и это понравилось. «Свои в доску, – чуть ли не восторженно думал он. – Что называется, повезло».
– Вы, мужики, здесь впервой, или как?
Те переглянулись, но ничего не сказали.
– А я здесь всегда пиво пью. В других пивняках водой разбавляют. Порошок стиральный сыпанут для пены, народ травить.
Юрик подмигнул, опорожнил бокал и выдвинул его на середину стола:
– Давайте, наливайте, что ли.
Ему и в голову не пришло, что водка, может быть, и не для него выставлена, ведь ни словом не обмолвились, ни жестом не пригласили. Даже до воблы не дотронулись, а сосут себе пивко и жмурятся на солнышко. Забыл, что ему сегодня во вторую, и что мастер Сан Саныч-угорелый за это дело пошлет бетономешалку чистить; мужики в «козла» в слесарке будут, а ему или отбойничек от мастера или цементную пробку пробивать. Не думал обо всем этом Юрик. Ликующая свобода поселилась в его душе, весна среди жаркого лета.
– А в этом пивняке, вон, Тоня, она на недоливе работает. Пусть меньше – да лучше. Я так считаю. Тоня – свой человек, ее мужик каждые полгода в ЛТП отдыхает. А у вас как с этим делом?
Юрик вновь подмигнул.
И опять Юрику не пришло в голову, что немногословные собеседники и не спросили: с каким это таким делом? Будто они должны понимать его с полуслова, или уже понимают, о чем он.
Он раскупорил бутылку, плеснул в пустой бокал водочки на два квадратика, и спросил:
– Ну? Кто первый?
Молчание.
– Ну что ж. Я так я. Ну, за знакомство. Или мы уже? Знакомы?
