– Леди и джентльмены, – разнесся над трибунами усиленный громкоговорителем голос, – добро пожаловать на финальный матч Мемориального кубка, посвященного памяти Джейкоба Л. Кинкейда, который проводит поло-клуб Палм-Бич.
Голос эхом прокатывался над головами зрителей и игроков, верхом на пони застывших на зеленом дерне игрового поля.
– Большинство из вас знали Джейка Кинкейда, – продолжал вещать голос. – В лучшие свои годы он забивал в ворота до семи голов за игру и всю жизнь оставался верен этому замечательному спорту – поло. Как нам всем сейчас его не хватает…
Комментатор замолк. Затем сменил траурные раскаты на дружеский рокот:
– Хочу привлечь ваше внимание к центральной ложе, где сегодня собрался клан Кинкейдов.
– Не весь клан, Джордж!
Это крикнула стройная женщина в соломенной шляпе, сидевшая в ложе Кинкейдов. Хотя она и повысила голос, чтобы ее услышали в верхних рядах стадиона – в комментаторской будке, звонкое контральто осталось чистым и прозрачным, как превосходное вино.
– Не все, Джордж! Соберись мы все, то заняли бы половину стадиона.
Зрители заулыбались, а те, кто знал эту семью, понимающе хмыкнули. В самом деле, по нынешним меркам, шестеро детей, оставшихся после покойного Джейка, – количество астрономическое. Три сына и три дочери. Они всегда держались вместе – энергичные, буйные, шумливые, избалованные, но наделенные обаянием и шармом, который стал еще заметнее, когда юные Кинкейды повзрослели.
Правда, не все отпрыски Джейкоба дожили до сегодняшнего дня. Старший из них, Эндрю, погиб во Вьетнаме, когда его вертолет приземлился на минном поле, а два года назад одна из дочерей – Хелен – разбилась в автомобильной катастрофе: в ее машину врезался какой-то пьяный водитель. Однако и Эндрю, и Хелен оставили своим родителям целый выводок внуков, которых у четы Кинкейдов и без того было немало. Так что соберись все семейство вместе, оно действительно заняло бы если не половину стадиона, то уж несколько рядов наверняка.
Это обширное семейство всегда славилось пренебрежением к условностям. Так что нет ничего удивительного, что Кинкейды нарушили их и на этот раз – далеко не все потомки явились на матч, чтобы почтить память своего усопшего патриарха.
– Вам следовало привести всех, Лес. Сегодня хотелось бы видеть полный сбор, – пророкотал комментатор.
– В следующий раз, – ответила элегантная женщина в белой шляпе, к которой он обращался.
Лес Кинкейд-Томас. Родители окрестили ее Лесли, но никто уже давным-давно не называл женщину полным именем. На вид ей было лет тридцать. Недоброжелатель дал бы тридцать семь, но когда Лес признавалась, что на самом деле ей исполнилось сорок два, это неизменно поражало любого из ее новых знакомых. Кожа Лес, лишь слегка позолоченная флоридским солнцем – она никогда не загорала дочерна, – была по-девичьи свежей и гладкой. Однако сколько ни всматривайся, на лице ее не найдешь крохотных шрамов около волос или за ушами, выдающих пластическую операцию. Моложавость Лес была совершенно естественной.
Что же до ее белокурых волос, падавших из-под шляпы на плечи и схваченных сзади шелковым итальянским шарфом ручной росписи, то оттенок их трудно было определить одним словом. Нечто среднее между пепельно-русым и светло-каштановым. Одно лишь несомненно – цвет их тоже был естественным. Ну разве что парикмахер лишь слегка высветлил несколько прядок, что придавало прическе Лес весьма изысканный вид.
С годами Лес Кинкейд-Томас выработала свой собственный, особенный стиль поведения и внешности, а вместе с ним пришла и полная уверенность в себе, которую дает только сознание прочного места в жизни. У нее было все, о чем может только мечтать женщина, – не только красота и самообладание, но и финансовое благополучие, дружная семья, крепкий брак и двое взрослых детей. Конечно, и ее время от времени одолевало смутное беспокойство и неясная тоска по чему-то, чего Лес не могла выразить словами, но в основном жизнь текла ровно и спокойно. Одним словом, удовлетворительно, как сама она считала.
– Сегодня здесь присутствует вдова Джейка – Одра Кинкейд, – продолжал комментатор. – В заключение финального матча она вручит команде победителей приз, получивший название в память о ее муже. Я рад, Одра, тому, что вы сейчас с нами!
Лес краем глаза глянула на мать, помахавшую зрителям рукой с небрежным царственным величием. Трибуны взорвались громом аплодисментов. Одру любили и почитали. Ею восхищались. Матриарх семьи Кинкейдов, она даже в свои шестьдесят девять лет оставалась весьма статной женщиной. Годы обошлись с ней милостиво. Это, видимо, семейная особенность – Лес предполагала, что свою собственную юношескую внешность она унаследовала от матери…
Приняв почести трибун, Одра Кинкейд вновь с достоинством откинулась на спинку шезлонга. Как всегда, она была одета безупречно – элегантно и как нельзя более в соответствии с данным случаем и ее возрастом. Ни на йоту наряднее и ни на йоту скромнее, чем следует. Сегодня она облачилась в зеленое открытое платье с короткими рукавами, отделанное белым кантом, и жакет того же цвета. Наряд достаточно вольный и спортивный, чтобы не выделяться на фоне окружающих, одетых в слаксы и шорты-бермуды. А колер платья – цвет молодой листвы, – казалось, говорил о том, что, несмотря ни на что, жизнь продолжается – даже для женщины, скорбящей по мужу, умершему всего три месяца назад.
