В начале августа в погожий день к Байкаловым приехал сын Игнатий. Большой, красивый, в черном костюме из польского крепа. Пинком распахнул ворота — в руках по чемодану, — остановился, оглядел родительский двор и гаркнул весело:
— Здорово, родня!
Молодая яркая женщина, стоявшая за ним, сказала с упреком:
— Неужели нельзя потише?.. Что за манера!
— Ничего-о, — загудел Игнатий, — сейчас увидишь, как обрадуются.
Из дому вышел квадратный старик с огромными руками. Тихо засмеялся и вытер рукавом глаза.
— Игнашка!.. — сказал он и пошел навстречу Игнатию. Игнатий бросил чемоданы. Облапали друг друга, трижды — крест-накрест — поцеловались. Старик опять вытер глаза.
— Как надумал-то?
— Надумал.
— Сколько уж не был? Лет пять, однако. Мать у нас захворала, знаешь… В спину что-то вступило…
Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О женщине совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
— А это жена, что ли? — спросил наконец старик.
— Жена, — спохватился Игнатий. — Познакомься.
Женщина подала старику руку. Тот осторожно пожал ее.
— Люся.
— Ничего, — сказал старик, окинув оценивающим взглядом Люсю.
— А?! — с дурашливой гордостью воскликнул Игнатий.
— Пошли в дом, чего мы стоим тут! — Старик первым двинулся к дому.
— Как мне называть его? — тихо спросила Люся мужа.
Игнатий захохотал.
— Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя!
Старик тоже засмеялся.
— Отцом вроде довожусь… — Он молодо взошел на крыльцо, заорал в сенях: — Мать, кто к нам приехал-то!
В избе на кровати лежала горбоносая старуха, загорелая и жилистая. Увидела Игнатия — заплакала.
— Игнаша, сынок… приехал…
Сын наскоро поцеловал мать и полез в чемоданы. Гулкий сильный голос его сразу заполнил всю избу.
— Шаль тебе привез… пуховую. А тебе, тять, сапоги. А Маруське — во!.. А это Ваське… Все тут живы-здоровы?
Отец с матерью, для приличия снисходительно улыбаясь, с интересом наблюдали за движениями сына — он все доставал и доставал из чемоданов.
— Все здоровы. Мать вон только… — Отец протянул длинную руку к сапогам, бережно взял один и стал щупать, мять, поглаживать добротный хром. — Ничего товар… Васька износит. Мне уж теперь ни к чему такие.
— Сам будешь носить. Вот Маруське еще на платье. — Игнатий выложил все, присел на табурет. Табурет жалобно скрипнул под ним. — Ну, рассказывайте, как живете? Соскучился без вас.
— Соскучился, так раньше бы приехал.
— Дела, тятя.
— Дела… — Отец почему-то недовольно посмотрел на молодую жену сына. — Какие уж там дела-то!..
— Ладно тебе, отец, — сказала мать. — Приехал — и-то слава Богу.
Игнатию не терпелось рассказать о себе, и он воспользовался случаем возразить отцу, который, судя по всему, не очень высоко ставил его городские дела. Игнатий был борцом в цирке. В городе у него была хорошая квартира, были друзья, деньги, красивая жена…
— Ты говоришь: «Какие там дела!» — заговорил Игнатий, положив ногу на ногу и ласково глядя на отца. — Как тебе объяснить? Вот мы, русские, крепкий ведь народишка! Посмотришь на другого — черт его знает!.. — Игнатий встал, прошелся по комнате. — В плечах сажень, грудь как у жеребца породистого, — силен! Но чтобы научиться владеть этой силой, освоить технику, выступить где-то на соревнованиях — это Боже упаси! Он будет лучше в одиночку на медведя ходить. Дикости еще много в нашем народе. О культуре тела никакого представления. Физкультуры боится как черт ладана. Я же помню, как мы в школе профанировали ее. — С последними словами Игнатий обратился к жене.
Как-то однажды Игнатий набрел на эту мысль — о преступном нежелании русского народа заниматься физкультурой, кому-то высказал ее, его поддержали. С тех пор он так часто распространялся об этом, что, когда сейчас заговорил и все о том же, жена его заскучала и стала смотреть в окно.
— …Поэтому, тятя, как ты хошь думай, но дело у меня важное. Может, поважнее Васькиного.
— Ладно, — согласился отец. Он слушал невнимательно. — Мать, где там у нас?.. В лавку пойду.
— Погоди, — остановил его Игнатий. — Зачем в лавку?
Вкусив от сладостного плода поучений, он хотел было еще поговорить о том, что надо и эту привычку бросать русским людям: чуть что — сразу в лавку. Зачем, спрашивается? Но отец так глянул на него, что он сразу отступился, махнул рукой, вытащил из кармана толстый бумажник, шлепнул на стол:
— На деньга!
Отец обиженно приподнял косматые брови.
— Ты брось тут, Игнаха!.. Приехал в гости — значит, сиди помалкивай. Что, у нас своих денег нету?
Игнатий засмеялся.
— Ладно, понял. Ты все такой же, отец.
Сидели за столом, выпивали.
Старик Байкалов размяк, облапал узловатыми ладонями голову, запел было:
Зачем сидишь до полуночи
У растворенного окна,
Ох, зачем сидишь…
Но замолчал. Некоторое время сидел, опустив на руки голову. Потом сказал с неподдельной грустью:
— Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается! — Он ругнулся.
Жена Игнатия покраснела и отвернулась к окну. Игнатий сказал с укором:
— Тятя!
— А ты, Игнат, другой стал, — продолжал отец, не обратив никакого внимания на упрек сына. — Ты, конечно, не замечаешь этого, а мне сразу видно.
Игнатий смотрел трезвыми глазами на отца, внимательно слушал его странные речи.
