Не раз, не два, а каждую весну Сыромятино заливало водой из распузырившейся речки Сыромятинки. От плохого обращения дома в поселке разваливались. Чего поделаешь? Вроде, как бы, и вздохнешь. А эти Балакины сидели на взгорке. Шура и Шура, рядышком.
— Был бы у нас, Шура, Интернет, тогда всё — пожалуйста.
— Нет, Шура, мокро.
— А телевизор, Шура? В смысле, голубой экран? И ты, Шура, спросила бы: «А что у нас сейчас на голубом экране?»
— Спросила бы, Шура, да мокро.
— Верно, Шура, только нам и остается: «Алло! Алло! Кто говорит?»
— Это просто телефон, Шура.
— Ничего, ты, Шура, мне все одно позвони. Да только по делу.
— Ладно, Шура, сиди. Сейчас позвоню.
— Чего, Шура, не звонишь?
— Ногам мокро, Шура.
— А ты бы их под себя, как мулла: «Аллах Акбар! Аллах Акбар!» И кланяйся, Шура. Кланяйся до земли, ничего, что мокрая. Головой. Головой. «Аллах Акбар! Аллах Акбар!» Помнишь, Шура, сколько раньше-то жило в Сыромятино?
— Как не помнить? Все тут так и жили. Аллах Акбар! Грех жаловаться. Слава Богу, все свое — и картошка и помидоры, все чистое.
— А теперь уехали, кто куда. Во все регионы России, да еще дальше. Мир такой — налево, да и направо — кругом Интернет, канализация, отопление, электричество, огни… А у нас теперь чего?
— А мы-то свой Интернет утопили.
— Да как не утопить, разлилась Сыромятинка.
— Помнишь, Шура, вот кажется тут, за углом, жили Бахмет и Нина Слизун? Молодые когда, ходили к ним. Гостили.
— Они к нам.
— Потом мы к ним. Молодые, так ведь не шагом, а летишь, летишь.
— Как не помнить, Шура. Еще Нина мне — платок шелковый, цветной. Я его на Троицу, а так никогда. Берегла, чтоб никак не попачкать. А теперь-то все с водой ушло. Где они, куда их унесло, молодых наших, теперь где их найдешь? Не найти, Шура.
— Не найти, Шура, никак не найти. А ты хотела мне позвонить?
— Ага, сейчас, волосья приглажу, погоди.
— Так годить, Шура, можно до второго пришествия.
— А чего ты? Растрепухой не могу.
— Скорей, Шура, скорей! Терпежу нету. Помнишь, ранее-то?
— В молодые-то годы, ох, как не помнить, Шура?!
— Я неуемный был!
— Ты неуемный, Шура! А теперь чего?
— Если с теплой луной, да еще бы током, да на две фазы, а? Только бы стартер завелся, не задохнулся, я бы еще ничего, я бы еще как ничего!
— Ты уж потерпи, Шура, нарумянь пока свой покой, а я тебе брякну: «Алло!»
— Ну, алло! Кого надо?
— Мне бы Шуру…
— Какую Шуру?
— Да не Шуру, а Шуру…
— Таких тут нет.
— Как нет?!
— Алло! Алло! Мне бы Шуру Балакина…
— Сказано вам, нет! И не тревожьте.
— Во какой, а ранее другое пел, всё с водой ушло, с весенней водой, эх, мужчины…
— Чего мужчины? Давай лучше выпьем. За новое знакомство!
— Пусть так, Шура, разливай.
— За нас, Шура! И за всех регионов России!
— За нас, Шура! И за всех регионов России!
— Ура!
— Ура!
— Теперь помолчи, Шура. Я тебе по-мужски, все для задумывания объясню. Возможности сыромятинского водозаборного узла не соответствуют объемам потребляемой у нас воды…
— Так вон она вода.
— Не перебивай, Шура, мужчину нельзя тревожить, когда он на серьез пошел. Это тебе не «Ура!» кричать. ВЗУ-18, который подает воду в дома поселка Сыромятино, вынужден останавливаться для подкачки воды на 3–4 часа ежедневно. Вот именно по этой причине у нас были перебои с подачей воды. Помнишь, Шура, как ты сердилась, что за власть — толком не помоешься, а они уж отключили. Про горячую воду уж не вспоминаем…
— Чего ты несешь, Шура?! Где те дома? Где твой ВЗУ-18? Теперь нам надо на Господа уповать. На его доброту к нам, грешным.
— Верно, Шура, от напряга и металл устает. А мы с тобой хорошо пожили.
— Верно, Шура, грех жаловаться.
— А так хорошо, только что кругом мокро. Так это Сыромятинка разлилась. Тут чего обижаться? Каждую весну водой утаптывает. Против закона природы не попрешь. Металл от влаги ржавеет. Нам-то, Шура, дано было все по закону.
— Мы с тобой, Шура, никогда против закона.
— У нас и при жизни ничего такого.
— Вот так мы с тобой, Шура, и воскреснем в полном мокром виде.
— Хорошо бы, Шура.
На взгорке не слышно стало слов. Закрапил мелкий дождик.
